Да на все молчать — и говорить разучишься.
И только когда во второй раз ее вывели из подвала двое чужих в полицейской форме, когда увидела Галя машину, крытую брезентом, и начальника немецкой полиции, и немцев на мотоциклах, тут сердцем почуяла, что это серьезно. Подбежал Сашко, подал узелок с тремя картошками, не успела и слова сказать — отшвырнули сына.
— Как вы там? Не голодные? — тянулась к нему с машины.
— Не-е… Картошки наварили. А тетка Катерина кулешу принесла. Козу баба Марийка подоила.
— Телесик как?
— Ночью плакал, баба Марийка его в корыте парила, а утром к себе забрала.
— Вы ж глядите, чтоб все хорошо было. Хозяйнуй, Сашко, ты уже большой. Про кролей не забывай. А курку пусть баба зарежет и по кусочку вам варит.
Оставалось у нее пяток кур, летом полицаи пришли и четырех реквизировали — яиц не сдала. А рябая в осоку забилась, не нашли полицаи. Так пусть лучше дети полакомятся, чем немцам достанется.
— И не ба́луйтесь, я скоро вернусь! Глядите мне, баба Марийка пожалуется — ой, всыплю!
— Все мы скоро вернемся — только ждать долго придется… — прогудел за спиной мужской голос. Оглянулась:
— Неужто ты, Герасим?
В кузове было много народу, но Галя никого не знала — все вересоцкие и пручаевские. А Герасима признала сразу — перед войной помогал он Даниле хату перебирать, неделю жил у них.
— Да вроде бы я, Галя, — Герасим пересел на крайнюю скамью.
— А тебя за какие грехи?
— Нашли, чертовы души, пукалку в стрехе.
Вдоль машины прохаживался полицай с винтовкой за спиной. Тось со старостой и старшим из немцев ушли куда-то. Автоматчики побросали мотоциклы и, гогоча, плескались у колодца. А Поночивна все давала наказы Сашку через головы людей: то про сорочку Андрейки вспомнит, мол, выстирала вчера, как на работу бежала, а дождь небось намочил, так и висит средь двора, не сжевала б коза; то про картошку, чтоб копал, а то останутся на зиму без картошки, она, может, и до воскресенья не вернется, пока тут разберутся, что зря взяли, а морозы могут ударить рано, осень на осень не приходится.
Вдруг Герасим оттолкнул плечом Поночивну и сиганул с машины на площадь:
— А-а, все одно погибать!
Полицай, сбитый с ног, упал, а Герасим перескочил ограду, кинулся за сборню, и вот уже его длинная, в белой рубахе фигура замаячила меж кукурузных листьев…
От криницы затрещали автоматы. Герасим перебежал уже огород и тут споткнулся — упал на стерню… И больше не поднимался…
В суматохе Поночивна не успела даже с Сашком попрощаться. И только когда машина тронулась с места, увидела она, что сын бежит вдогонку, отрезанный от нее конвоем мотоциклистов, и сердце ее онемело от горя.
