Выпили по стакану не закусывая: еда в глотку не шла. Шуляк закурил.
— Совсем дело дрянь станет — драпака зададим. Мир велик.
— А кому мы в этом мире нужны, ты подумал? Боишься, Степан, правде в глаза взглянуть, пороху не хватает. Я теперь — фольксдойч, какая-то родня у жены в Мюнхене есть, а твое дело — пропащее. Мы немцам нужны, пока с нас что-то содрать можно, а потом никто в твою сторону и не плюнет. — Тось повел веселыми хмельными глазами по светлице: — Добрый клуб из твоей хаты будет! Один пол чего стоит — во девкам гопака отплясывать!
Шуляк вздрогнул, глянул на начальника полиции яростными глазами:
— Петуха пущу, если к тому пойдет. Они у меня потанцуют…
— А, брось, кому-то и после нас жить надо. Или, думаешь, жизнь на нас окончится? Как ни старайся, всех не перестреляешь, много людишек на земле расплодилось, не по нашим пукалкам.
И тут за окном застрочили автоматы. Тось метнулся к двери, за ним — Шуляк, эсэсовец потрусил следом. За оградой, на просяном поле, в каких-то двух шагах от балки, поросшей осокой, лежал ничком мужчина в белой полотняной рубахе. На спине его будто кто спелые вишни раздавил, и на глазах пятна расплывались все шире. От сборни бежали немецкие автоматчики. Тось легко перескочил через тын, подошел к убитому, брезгливо ткнул тело носком блестящего хромового сапога:
— Падло. Винтовок в стреху свою натыкал, партизан дожидался. В машине еще по глазам видел, что удрать надумал.
Унтер властно отдавал отрывистые команды, немцы завели мотоциклы.
— Готовь хаты — гостей скоро много понаедет. Линия фронта через Микуличи пройдет, — сказал Тось, садясь в машину. Уже из кузова кивнул старосте. Галя смотрела из-за спины полицаев — на Степана и не на Степана, муторно ему стало от ее взгляда. Шуляк оглянулся: под школьным забором стоял ее старший, Сашко. Машина тронулась, за ней — мотоциклы, за мотоциклами в клубах пыли бежал сын Поночивны. Бежал долго, пока не упал посреди улицы в песок. А пыльное облако уже выкатывалось за село. Только теперь Степан вспомнил, что он стоит с непокрытой головой, и торопливо натянул картуз.
— Даже спасибо не сказали, ироды…
О Гале он думать боялся.
Бессонная ночь в подвале, утренний разговор со старостой, и снова могильная тишина подвала — Гале казалось, что все это наваждение скоро пройдет. Помучит-помучит ее проклятый Шуляк — да и ступай себе Галька на все четыре стороны. Одна ночь видела, одна ночь слышала, как она Гутиху с ребенком спасала. А если подозревают — попробуй докажи: сколько людей в селе есть — почти каждый так поступил бы. А что со зла смерти старосте пожелала, уж такой язык у нее, на роток не накинешь платок. А чего ж еще ему, шкуродеру, желать — сам скоро доске гробовой рад будет. Кабы знала, что так круто все повернется, может, и смолчала б.
