— Давай-ка подключаться! — предложил Котов.
Мы напялили брезентовые куртки и штаны.
Первые мешки вынесли бодро. Котов подшучивал, подстегивал:
— Тащи, тащи!.. Воробьи и те пух в гнездо таскают!.. — И наставительно добавил: — Вперед не выдаваться, позади не оставаться!
Но чем дальше, тем трудней было выходить из тьмы на солнечный свет. Каждая минута казалась длиннее минувшей. Мы задыхались от горячего воздуха. Продолжайся выгрузка еще минут десять, ни за что не выдержали бы! Но пришла смена.
Котов и я, выйдя из туннеля, повалились на землю около сарая. Котов ненасытно курил. А я сидел, вытянув ноги, словно раздавленный: уши заложило, в горле сухота, в глазах темные круги. А тут еще — слабость после болезни.
Вдруг кто-то надсаженным голосом обратился к нам:
— На попятную? Воздушные ванны принимаете?
Это был Драбкин. Он тоже таскал клинкер, но в массе грузчиков мы его, такого же серого, как и все, не заметили.
— Ничего, выдюжим! — Он присел на корточки. — Папиросы есть? — Закурил. — Неужели Ельников не выцарапает ленту? Тогда сядем на мель, как пить дать!
— Ваня-то? — усмехнулся я. — Да он, если что, весь харьковский завод сюда притащит!
На вспотевшем лице Драбкина заиграла улыбка.
— Парень-то он, говорят, не промах… Вот что, братки… Двадцать третье — не простое календарное число. Цемента не выдадим, обком задаст нам жару!
Выгрузка клинкера мешками прекратилась. В слесарном цехе изготовили вагонетки. Наполненные клинкером, они ползли по туннелю.
Однажды в редакцию зашел Подклетнов. Он говорил по телефону с Ельниковым. Поезд, в котором ехал «уполномоченный пятилетки», застрял под Харьковом. Ваня ждал, ждал, пока откроется движение (путь преграждал потерпевший крушение товарный состав), и пешком в Харьков. На заводе поднял целую бурю. Тамошний директор рассердился. Ты, говорит, весь коллектив взбаламутил!.. На третьи сутки ленту отгрузили.
— Скоро получим! — удовлетворенно сказал Подклетнов. — Вы напечатайте об Иване, с портретом!
…Трое рабочих грузили в сухую мельницу разнокалиберные металлические шары. Движения были строго ритмичными. Через шесть часов бригада Молчанова завалила в мельницу семь тысяч шаров. Они грохотали в барабанах, подобно горному обвалу.
Другой бригадир, украинец Антон Радзюк, упорно добивался первенства. Тридцать лет он на цементных заводах, целый Эльбрус голубой пыли выработал, знает цену трудовой минуте. Был Радзюк, как говорят, заводской косточкой. Всегда во рту почерневшая короткая трубка, курит или нет, а трубка торчит. «Помогает блюсти внутреннюю форму», — объяснял он. И Радзюк обогнал молчановцев.
