Ее появление удивило Вендела, но он и виду не показал. Даже не взглянул на Ольгу, продолжая перекладывать сучья из одной охапки в другую, буркнул сквозь зубы:
— Холодно.
— Ох, да ты сам как сосулька, — засмеялась Ольга. В ее голосе он почувствовал скрытую опасность, его охватило какое-то неопределенное беспокойство.
— Сосулечка, сосулечка, — все веселее смеялась Ольга.
Вендел ничего не ответил. Размышлял, над чем она так смеется. Над его пиджаком в заплатах? Или над облезлой бараньей папахой. Да, наверняка ее рассмешила шапка. Эта папаха не одну голову согревала, прежде чем досталась Венделу. Он давно собирался купить новую шапку. Даже выбрал у Рондоша в деревне хорошую шапку, как раз впору, и уже деньги доставал, чтобы заплатить, как вдруг ему стало ужасно жалко старой папахи. Пожалел он и покойного отца, который ему оставил ее, и себя тоже пожалел. Шапку он так и не купил, ушел из магазина, а в деревне снова развлекались рассказами о его «блажи»: «Опять на него нашло, В прошлый раз у Рондоша в магазине нашло!».
А Вендел потом размышлял над своим поступком и вовсе не стыдился его. «Правильно и сделал, что не купил, — убеждал он себя. — Эта отцова шапка дороже всех папах, шапок и шляп у Рондоша!»
«Вот сволочь, над моей шапкой смеется!» — решил Вендел.
— Не смейся, — сказал он. — Не смейся, а то так двину, — пригрозил он всерьез и только тогда взглянул на Ольгу.
Если б не голос и смех, он бы ее не узнал! Вендел поклялся бы, что перед ним стоит совершенно незнакомая женщина.
Он знал — Ольге давно уже за тридцать, а этой женщине никто не дал бы и тридцати. Она выглядела совсем городской дамочкой, из тех, что Вендел встречал во время своих редких поездок в районный центр и что казались ему элегантными, неземными и возвышенными; и всегда, столкнувшись с такой женщиной на улице, он прижимался к стене или сходил с тротуара на дорогу и опускал глаза.
Всякий раз, встречаясь с этаким неземным существом, Вендел краснел, ощущал странную слабость в желудке, которая разливалась по всему телу, пронизывала руки и ноги, так что он, обессилев, не мог сдвинуться с места.
А в голове вихрем неслись мысли, порождая странное ощущение какой-то неопределенности, неуверенности в своих силах. До того доходило, что Вендел не мог вспомнить свое собственное имя.
Если, не дай бог, дамочка замечала все эти проявления его робости и, довольная результатами своей неотразимости, улыбалась ему, тут он и вовсе терял последние силы, чуть не падал в обморок и чувствовал, что вот-вот умрет…
