Выплеснув окровавленную воду из таза, налил в него немного чистой и поставил возле постели. Заперев входную дверь, он отыскал в сундуке полотенце и лег в постель. Отжимая смоченное в тазу полотенце, он принялся лечить свое разбитое тело холодными компрессами.
Он то впадал в дрему, то просыпался, не замечая времени и не ощущая голода. Тело совершенно онемело, и когда он шевельнулся, попробовав чуть повернуться на бок, ему показалось, что он не сам поворачивался, а заставлял сделать это кого-то постороннего.
На дворе смеркалось. Он принудил себя встать и пойти в кухню. Принес оттуда остаток паленки и лежа выпил ее до последней капли. После этого заснул и проснулся лишь на рассвете.
Тело болело, но в голове немного прояснилось, настолько, что он смог сосредоточиться. Глаза как будто были в порядке, зажмурив поочередно левый, затем правый, он убедился, что видит обоими.
Лежа в постели, он снова уловил непонятные, равномерно повторяющиеся звуки, услышанные им накануне.
Встал он, когда совсем рассвело, и оглядел хату.
Братья унесли все, что попалось на глаза, даже одежды первой жены не оказалось в сундуке. Взяли и перину, хотя Гильда никакой перины из дому не приносила, забрали и разную мелочь с кухни, в том числе и зеркало, что всегда висело на гвоздике.
Он отпер двери и вышел на свежий воздух. И тут услышал те самые тупые звуки, только гораздо отчетливее. Да, это был стук топоров, многих топоров. Стук топоров сопровождался визгливым скрипом пилы.
Прихрамывая, добрел он до конца вишневого сада, оттуда было хорошо видно все вокруг.
Лесорубы начали свое дело у дороги, проходившей через рощу, и продвигались на восток, к железнодорожному полотну. Уже видна была просека шириной в несколько десятков метров.
Он протер глаза — уж не мерещится ли ему?
Ответом ему были сильные и убедительные удары топоров.
Деревья, одно за другим, падали на землю.
Перевод И. Ивановой.
