Давно, когда река еще протягивала свои рукава далеко внутрь острова, текла вода и в долине под глоговой рощей. Кучки верб, тополей и ольхи на краю луга и сейчас указывают линию берегов прежнего рукава реки.
И стоило лишь прикрыть глаза, как в долине снова начинала журчать вода, кричали серые чайки, водяные курочки шуршали перьями в тростнике, а вот, тяжело расплеснув водную гладь, шлепнулась в реку семейка диких уток.
Чуть подальше, за зеленым барьером деревьев и кустов, ритмично постукивало колесо водяной мельницы, и на ее порог выходил прадед Бенё, в муке до самых бровей.
Он заслонял рукой глаза от солнца и смотрел на пришельца в странной одеже, такой странной, что она казалась неземной.
Но гость не подходил ближе, топтался поодаль, притворяясь, будто не видит мельника, ну и тот, не собираясь навязываться, поворачивался к чужаку спиной и уходил в мельничное отделение.
И хотя гость именно в этот момент собирался подступить ближе, прадед Бенё уже не замечал его намерения и исчезал в дверях, скрывался безвозвратно, а с ним исчезали река и водяные курочки, чайки, дикие утки…
В начале нашего века луг у подножья глоговой рощи стал таким, каким его знали уже свидетели событий, о которых речь впереди. Немногим ранее люди перегородили реку прочными плотинами, и рукава реки, оставшиеся вне плотин, с течением времени перестали сверкать водной гладью. Пологие места прежнего русла, давно перепаханные, превратились в поля; та же участь ожидала и крутые берега, пока еще покрытые высокой травой.
Река отдалилась от рощи. Прежняя водяная мельница, испокон века шлепавшая колесом, давно перестала молоть. Ее хозяин, Имрих Бенё, не продолжил ремесла своих предков. С молодых лет он долго служил в армии. Домой вернулся седой и исхудалый как раз на рубеже века. Отца он не застал в живых, в хате жила одна мать, туговатая на ухо. Не успел Имрих оглядеться — отправилась следом за отцом и она.
Схоронив мать, Имрих помыкался по двору, обошел хутор и снова куда-то делся.
Появился он дома только к весне и привез с собой болезненного вида молчаливую женщину. Родом она была издалека, но Имрих познакомился с ней в соседнем городе, где она жила в прислугах у трактирщика-еврея.
Невидная собой, и, казалось, хворая, жена тем не менее вскоре родила ему дочь, а на следующий год и сына. Мальчика назвали в честь отца, девочке дали имя Иолана. Так захотела мать.
