Вопреки всему он находил время и силы для сочинения музыки. В период с 1839 по 1841 год возникли произведения, начиная с сонаты си-минор, ор. 35, до мазурок, объединенных общим заголовком ор. 51. В этот список входят такие вещи, как вторая и третья баллады, три полонеза, третье скерцо и различные ноктюрны и мазурки. Он также изредка выступал с публичными концертами, всегда встречавшими доброжелательный прием критики. При этом рецензенты обратили внимание на своеобразие манеры исполнения Шопена: в отличие от таких виртуозов, как Тальберг или Лист, стремившихся к достижению на фортепиано оркестровых эффектов, Шопен добивался в первую очередь тончайшей нюансировки и неповторимого тембра звука.
Начиная с 1839 года Шопен зиму и осень проводил в Париже, а весной и осенью предпочитал жить в Ноане, где ничего не мешало ему сочинять. Летом 1841 года Жорж Санд писала, что «Шопен потихоньку кашляет». Он сам замечал, что лишь к 10 часам утра ему удавалось как следует прокашляться. Тем не менее нельзя говорить, что в этот период он уже был хронически тяжело больным: продолжительные фазы относительной ремиссии, когда его самочувствие было в целом благополучным, примерно уравновешивали фазы обострения, сопровождавшиеся тяжелыми проявлениями болезни. Фазы обострения были отмечены прежде всего кровохарканием, о чем Шопен в 1841 году писал своему банкиру Огюсту Лео: «Я харкаю кровью, и врач запретил мне разговаривать». Все же его хроническая болезнь устойчиво прогрессировала, хотя это происходило медленно и малозаметно.
Как следует из многочисленных высказываний самого Шопена, до этого времени он, в основном, следовал медицинским рекомендациям друга своей юности Яна Матушинского. Начиная с 1842 года он поступает под наблюдение парижского доктора Адама Рациборского, известного специалиста по легочным заболеваниям. Дело было в том, что Матушинский, с 1841 года проживавший вместе с Шопеном на улице Пигаль, к этому времени сам уже был тяжело болен. Зимой 1841/ 1842 года Шопен писал Плейелю: «Мне лучше, но я ощущаю слабость и должен лечь в постель», что указывает на ухудшение его состояния. Из письма Гржимале, написанного в апреле 1842 года, мы узнаем, что в это время ему самому не стало существенно лучше, а также, что и его друг Матушинский лежал в постели: «Я должен целый день лежать, так у меня болят железы и глотка. Если Рациборский завтра разрешит мне выйти (Ян лежит, ему пустили кровь), то я обязательно к тебе приеду». Какого труда ему в то время стоило подобное предприятие, показывает следующее письмо к тому же адресату: «Я бы приехал к тебе, но это возможно только ранним утром, а пока я выкашляюсь с утра, уже 10». Тем не менее в художественном плане 1842 год начался для Шопена под счастливой звездой. 21 февраля Шопен с большим успехом выступил в концерте совместно со своим другом виолончелистом Франшомом и певицей Полиной Виардо, которая незадолго до этого вышла замуж. Тем тяжелее был удар, постигший его 20 апреля, когда после сильного кровотечения умер его ближайший друг Ян Матушинский. Столь сильное душевное потрясение не только серьезно ухудшило общее состояние здоровья Шопена, но и стало причиной глубокой душевной депрессии, и Жорж Санд решила, что пришла пора немедленно перебираться в Ноан, рассчитывая на то, что смена обстановки отвлечет его от ужасного события. Потеря Яна, одного из тех немногих, с кем его связывали воспоминания детства и годы, совместно прожитые в Варшаве, вновь пробудили фантазии о смерти, что уже случалось раньше. 11 августа 1842 года он пишет Фонтане из Ноана: ‘‘Мне снилось, что я умер в больнице, и эта картина все еще стоит перед моим взором, как будто это случилось вчера». В Ноан приехали друзья: Делакруа, Витвицкий, Полина Виардо-Гарсия, и под их влиянием Шопен вновь постепенно обрел душевный покой и вновь стал усиленно сочинять. Этим летом были созданы мазурки ор. 50, баллада фа-минор ор. 51, полонез ля-минор ор. 52, экспромт соль-бемоль-мажор ор. 53 и скерцо ми-мажор ор. 53.
