«Я писал предыдущие страницы, не зная, что враг уже в доме. Предместья разрушены и сожжены. Увы! Вилюе (друг юности Вильгельм Кольберг — прим. автора) наверняка погиб, защищая стены города! Я вижу, что Марсель в плену. Храбрый Совинский (композитор и музыкальный литератор, друг Шопена — прим. автора) в руках этих преступников! Боже, есть ли Ты вообще? Да, Ты есть, и Ты не мстишь нам! Что, москали совершили еще недостаточно злодеяний, а может, Ты сам москаль? Мой бедный отец, мой храбрый отец, он, наверное, голодает и не может купить хлеба для матери? Может, и мои сестры стали жертвами ярости москальской солдатни! Паскевич (русский генерал, командовал операцией по взятию Варшавы — прим. автора), этот могилевский пес, устраивается в резиденции первых монархов Европы! Москаль — повелитель мира? О, отец, вот радость твоей старости! Мама, моя нежная страдалица мама! Ты пережила свою дочь для того, чтобы увидеть, как москаль топчет ногами ее прах! Ах, Повонзки (варшавское кладбище, где похоронена Эмили — прим. автора). Разве они пощадили ее могилу? Ее затоптали ногами и завалили тысячами трупов. Они сожгли город. Ах, Боже, почему Ты не позволил мне убить хоть одного москаля! О, Титус, Титус!»
Далее он вновь упрекает себя за то, что издалека безучастно наблюдал за трагическими событиями на родине, в отчаянии жалуется на то, что в трудный для своего народа час был обречен на бездействие и анонимность, и к этим чувствам примешивается тревога за судьбу «тайной возлюбленной’’ Констанции Гладков ской.
«Штутгарт. Что с ней (Констанцией — прим. автора)? Где она? Бедняжка! Может быть, она попала в руки москалей? Москаль давит, душит, убивает ее! Ах, любимая, я осушу твои слезы, я излечу раны сегодняшнего дня, напомнив тебе о прошлом, о том времени, когда не было никаких москалей. Тогда некоторые москали из всех сил старались тебе понравиться, а ты издевалась над ними. И тогда с тобой был я, а не Граб (Грабовский, будущий муж Констанции Гладковской — прим. автора).
У тебя есть мать, но она злая. У меня добрая мать, а, может быть, ее у меня уже нет. Может быть, ее убил, прикончил москаль. Мои пугливые сестры должны сами себя защищать. Мой отец в отчаянии и не знает, что предпринять, и рядом никого, кто мог бы поддержать маму, а я бесцельно сижу здесь, время от времени вздыхаю и изливаю мое отчаяние роялю. Зачем это все? Боже, мой Боже, сотряси землю, чтобы она поглотила людей этого века и пошли самые страшные кары французам за то, что они не поспешили нам на помощь».
