Дальнее зрение. Из записных книжек (1896–1941) | страница 72
С точки зрения абстракции, всякий конкретный опыт есть частный случай. И остается невыясненным, почему же существует именно этот частный случай, а не другие, отвлеченно одинаково возможные.
Для мира алгебры геометрический мир есть случай. Для геометра физический мир – случай. Также и для физико-химика мир жизни есть случай.
Но в особенности каждый человек, индивидуально существующий перед нами, есть новый, вполне исключительный случай! Никем он не может быть заменен, он совершенно единственное «лицо». Тут приходится внести в опыт новую категорию мысли – уже не предмета, не вещи, а лица.
Наиболее конкретный опыт, побуждающий до крайности индивидуализировать отношение к себе, это опыт человеческого сожития, опыт «лица».
Тут и встает впервые во всем своем своеобразии проблема Собеседника и Друга. Сумей построить и заслужить себе собеседника, какого ты хотел бы! Это недостижимо никакими абстракциями!
Успокаиваемся для прошлого, чтобы быть во всеоружии перед лицом наступающего! Наилучшим образом мы встречаем «среду», узнаем ее, приспосабливаемся к ней, когда забыли о себе! И большею частью мы «приспособляемся к среде», чтобы не чувствовать себя. Когда мы себя не замечаем, тогда все кажется объективным. Оттого так долго не примечается «трансцендентальное», внутреннее, «субъективное», своя внутренняя деятельность, незаметно вносимая повсюду!
Человек возвращается к равновесию в себе для того только, чтобы снова воспринимать внешнее. <…> Но когда же возникает мысль о «субъективном»; и что нужно, чтобы для человека все стало опять объективным?
Эпический характер – более успокоенный за себя. Лирический характер – всегда обеспокоенный внутри. Германский характер – внешний, спокойный за себя, направленный на «объективное». Еврейский – лирический, страждущий внутри! Первый занят по преимуществу внешним; второй по преимуществу внутренним!
Установить «закон», которому в самом деле подчиняются факты, это значит установить нечто постоянное в вещах, нечто такое, что не изменяется от времени; в предельном своем понятии закон есть по существу нечто не зависящее от времени, нечто вневременное! Таковы законы геометрии, как их успел разглядеть в пестроте вещей художественный взор древних греков. Таковы законы механики, как их уловило созерцание Галилея. Таковы принципиально и все законы, которые разыскиваются с тех пор физиками, химиками, биологами.