Дальнее зрение. Из записных книжек (1896–1941) | страница 50
Я – переходная форма. Я люблю старое и не могу уже им жить. Почитаю и приветствую новое, но до сих пор не могу ему отдаться. Я – мертвый, хоронящий своих мертвецов. А рядом творится жизнь, и я не могу ее догнать, войти в ее святое движение; она не ждет таких, как я.
1907
То, что несколько дней тому назад было для тебя «анастезией» в эмоции полного счастия, становится на последующие дни связывающим тебя началом, узами любви ты ограждаешься от падений. Так что то самое, что в один момент дает чувство свободы, в другой связывает; и если это и в первом, и во втором случае не изменилось для нас в качестве «истины», – становится видно, с каким многоразличием эмоциональных реакций мы воспринимаем «истину»: она в это время уже фиксируется как определенное содержание, становится фактом, не зависящим от наших эмоциональных реакций на него.
Я всегда с любовью относился к человеческим верованиям; в них под большей или меньшей исторически наросшей скорлупой всегда можно различить свежее чувство к тому, что человеку дорого, чего требует его дух. Нет более интересной задачи, нет более интересного материала для понимания интимной сущности человеческого духа, – как человеческие верования. И при этом ясно, что подходить к этим верованиям надо не по книгам, не по научным сочинениям об этих верованиях, а там, где верования сохраняются и живут в их, так сказать, естественном состоянии, т. е. у самих верующих. В наших научных сочинениях (за исключением Varieties Джемса) по отношению к верованиям еще нет плодотворного метода, и там, в этих «объективно-научных» изложениях, мы имеем пред собою, так сказать, денатурированные верования.
Если вы хотите узнать человека как идеалиста, то подойдите к нему со стороны его верований, со стороны его естественных верований.
Величайшее счастие для современного человека, величайшее здоровье его души, – в том, чтобы сохранить в себе научный идеализм, всецелую принадлежность ясной и светлой научной истине в своей душе, т. е. не к натуралистическому «завалу фактами», а именно к научной ясности и свободе духа.
1909
Отщепление от народа, крайняя чуждость народу со стороны правящей знати началась давно; давно эта знать пошла свою колею прочь от народной души. Эти Смольные монастыри с храмами Весты и служениями ей; эти льстивые поэты Державины, охотившиеся в свое время на пугачевскую «сволочь» и потом распускавшие льстивые слюни на придворных попираниях народных чаяний: