И это бывает тогда и на тех доступных человеку вершинах, когда человек начинает проникать в разум закона, в разумный закон Бытия. Замечательно, что именно тут разрешается в тесном и внутренне увязанном ансамбле и проблема уразумения
жизни и смерти по их существу, и проблема
подлинного собеседования с другим человеком без предрассудочного превращения его в своего двойника, и проблема
собеседования с Разумом Бытия, истории и идущих человеческих поколений.
В этом повторении смерти принадлежит совершенно закономерное место, как и «борьбе», конфликтам, противоречиям и смене поколений.
30 января 1937
Нет такой деятельности человеческой, которая не сложилась бы постепенно в традицию. Тут есть своя хорошая сторона. Но есть и порочная, опасная сторона! «Ничего», «все благополучно» – вот как характеризуется для нас привычное, традиционное, успокаивающее своей традиционностью. В порядке привыкания и обыкновения «ничего», «все благополучно» постепенно превращаются в тяжкие пороки обыденной жизни и безобразные раны общественной жизни, искажающие достоинство человека! Вот почему самоутверждение, норовящее всегда укрепить и обеспечить человеку привычное «ничего» и «все благополучно», так часто и типично служит укреплению зла в мире и, во всяком случае, ни за что доброе само по себе не ручается, чаще же всего служит укреплению порока. «Ничего», «все благополучно» – это адаптация к тому, что только что перед этим вызывало отвращение и ужас!
Самые драгоценные моменты человеческой жизни превращаются в формально повторяемые абстракции. То, что падало на человека благодатным дождем, делается обыденной, безраздельной, уже никого не способной волновать и спасать формулой. Вот тот, кто умудрился безэмоционально и безразлично переживать в себе все, стоит на пороге шизофрении и душевного распада. Идеи и образы, равно как и вновь встречаемые лица, проносятся для такого, как безразличные облака! Это полярная крайность по сравнению с тем «бесстрастием», с которым человек нарочито обостренного внимания достигает наивысшей способности рецепировать всякого вновь приходящего человека, не отдаваясь, впрочем, инерции своего влечения к тому, что привлекает.
Если рассеянный и абстрактный во всем шизофреник не может уже остановиться ни на чем, за что пассивно цепляется его безразличная рецепция, то человек высоко лабильного внимания активно останавливается на любом новом предмете и лице, перебрасывая на него столь же зоркую рецепцию с ее перспективами в будущее, с какою в следующий момент та же рецепция будет посвящена уже новому лицу и порядку фактов с тою же зоркостью и прониканием в закон явлений.
