Смерть сама по себе – бессмыслие, нарушение смысла бытия. Это наш «последний враг»! Нам завещано идти к ее уничтожению!
Простой человек со здоровым смыслом и сердцем, – лишь бы суметь к нему подойти. Он только и ждет того, чтобы его нашли, – тогда он с радостью пробивается чрез скорлупу одури-пресыщения и одури-маяты, за которыми ему ведь, в сущности, скверно! Всего труднее пробиться человеку чрез толстую скорлупу одури-пресыщения, ибо она уже очень ограждена самоуверенностью, самодовольством, привычкою самообеспечения. Тут нужен особенно полновесный ум и сердце, или какое-нибудь потрясение, чтобы человек преодолел начинающуюся одурь! Оттого на социальных верхах люди сохраняются гораздо реже и только при более или менее выдающемся из ряда уме и сердце! «Удобнее верблюду пройти сквозь иглиные уши!..»
Две крайности: уничтожение своего ради лакейства перед законом. Бахвальство, что мы всех переплюем. Крайности сходятся. Моральная и деловая трусость создают эту развилку в два тяжкие уродства.
Отсутствие в России научной традиции. Когда традиция образуется, она является и знаком, и фактором преодоления научного индивидуализма. Складывается устойчивость, а затем и коллективное развертывание научной мысли в стране.
У нас в России в особенности велика тяга к научному индивидуализму. Он обещает более легкие лавры для стяжания известности. Петру Ивановичу Бобчинскому и таковому же Добчинскому. Каждому хочется, прежде всего, отличиться своим «одёром».
Животное слепо живет. Человек знает уже смерть, отдает в ней отчет. Притом знает не только ее феноменологию, но до известной степени и ее механизм, т. е. известны и приемы перехода от состояния жизни к состоянию смерти. Само собою это далеко не значит еще, что стало известным существо явления смерти. Стало лишь более или менее подотчетным понятие жизни с тех пор, как стал приоткрываться механизм перехода ее к смерти. Вместе с тем человек уже не может жить так слепо и безотчетно, как это дано животному, в котором самый процесс и инерция жизни текут нераздельно и неотделимо от начатков мысли и посреди текущей среды, у человека уже выразительно противопоставление себя и среды и более или менее в связи с этим противопоставление жизни и смерти. Человек уже знает практически, как можно переходить от жизни к смерти, от себя к разрешению в среде. Но человеку искони присуще желание жить в своей среде столь же целостно и нераздельно, как это удается животному. Искони видим попытки человека отдаться «слепой» жизни в своей среде. Однако человеку не освободиться от однажды пройденного рубежа и не вернуться ему к животному, к чисто инстинктивному и чисто безотчетному прозябанию в среде. Когда это как будто начинает удаваться, получается дисгармония, аномалия, патология! Слиться со средою, т. е. возобновить жизнь в принципиальной нераздельности с нею человек может только
