Добчинский ни в коем случае не хочет признать себя незнающим или еще менее агностиком. Он всегда на высоте положения и на последнем слове науки и понимания. Поэтому он не может допустить, что для него может быть непонятен какой-то там Введенский. Если Введенский оказывается незаслуживающим внимания современного общества и, в частности, внимания со стороны его, Добчинского, – то это значит, что Введенский и в самом деле не представляет собою ничего заслуживающего внимания.
Введенский не был оценен в свое время. Непонятно было, чем он там занимается, репутация его не из тех, что устанавливаются легко и общедоступно. Добчинские решили, что нет ничего такого, что Введенский понимал больше и глубже, чем было понято ими – Добчинскими!
Эпоха Введенского пришла лишь теперь, после этого двадцатилетия начинают открываться уши, чтобы слышать те вещи, которые нащупал и начал предвидеть наш Н. Е.
Спрашивается: Сократ менее «приспособлен» к жизни, к подлинному смыслу и содержанию космоса, чем судьи из Ареопага, Тяпкины-Ляпкины и Чичиковы? Этот «естественный» отбор наиболее «жизнеспособного» говорит ли в самом деле о сохранении и выживании наиболее прогрессивного?.. Смерть есть ли в самом деле «дезинфекция жизни»?
Русский сметливый расстрига-пройдоха между людьми, одураченными собственным тщеславием и властолюбием, великолепно играющий на их доминантах и доходящий в этой игре до «творчества», почти до вдохновения. Сам, впрочем, тоже не «прост человек», а из костромских и галицких дворянских детей, значит, тоже «с мечтою». Вот этот, столь понятный нам, русским людям, русский тип. И притом тип приманчивый и интересный для интеллигентных мыслителей! Они чуют в нем «своего»! Это, пожалуй, первый русский интеллигент!..
Григорий Отрепьев великий насмешник над всеми «табу», этикетами и ритуалами, в которые кутались т. н. великие мира и в которые они отчасти и сами начинают верить. То, что Свифт, Салтыков делали на бумаге, великолепно сделано в лицах и на исторической арене Отрепьевым…
Первый император на Руси Григорий Отрепьев! Петр I лишь повторял его! Он же, Григорий, и первый великий русский сатирик, имевший геройство проводить сатиру не на бумаге, а в действии!
До тех пор, пока язык данного народа и страны не приобретет признания полноправного участника в текущей международной жизни науки, наука и ученые непременно будут оставаться среди народа на положении более или менее исключительного порядка вещей, а текущие научные проблемы будут пребывать материей, не подлежащей обсуждению «деван ле жанс». До тех пор, пока представители науки в данной стране не сделаются совершенно и органически народными и по языку и по разумению, они будут опять и опять обособляться в касту, приобретать схоластические черты и обогащаться более или менее теми профессиональными особенностями, которые незлобно осмеяны Мольером («Воображаемый больной», III интермедия) и Свифтом («Путешествие Гулливера», часть III, глава 5).
