Я пользуюсь антрактом, чтобы задать вопрос:
— И у вас больше не было головокружений?
— Никогда больше, — отвечает Паскуалина, начиная третий акт. — После этого каждый раз, когда кого-нибудь из наших что-нибудь тревожило, обращались ко мне: «Ах, Паскуали, не посмотришь ли, что с моим старшим, который в солдатах?» Или: «Что сейчас делает мой муж?» Иной раз видишь вещи, о которых не следует рассказывать. Но я понимаю…
Опустив глаза, она поясняет со скромным видом:
— Ведь мы существуем для того, чтобы лечить, а не для того, чтобы разрушать. Разве не так?
Лилла убежденно кивает головой. Я возвращаюсь к практической стороне дела:
— Вот так вы постепенно устроили ваши дела?
Она смиренно указывает на palazzo вокруг нас, на поля и на. кур за оградой.
— Да, с божьей помощью обзавелась домом и пополнела.
В этой бедной стране полнота служит внешним признаком преодоленного недоедания.
— Иначе говоря, мой дар, заключенный внутри меня и не имевший выхода, иссушал и терзал меня.
— Но как вы объясняете этот дар?
Лилла подавляет гримасу. Мы с ней уверены, что не обойдется без указаний на небесные силы. Ничуть. Паскуалина оказалась умнее. Она поднимает обе руки, изображая чаши весов. Ее голова и изображаемое коромысло клонятся то в одну сторону, то в другую.
— Mah… Chi lo sa?[73] Я вроде медиума, вроде ясновидящей…
Мы поднимаемся одновременно с ней.
— У вас бывает много клиентов?
— Сегодня было восемнадцать… Сейчас четыре часа… Обычно бывает человек двенадцать утром, столько же после завтрака. По воскресеньям я не работаю.
— Но откуда вам так хорошо известны медицинские названия? Вы учились?
— Нет, — говорит она улыбаясь, — в этом у меня не было надобности. Несколько лет тому назад во время одного съезда врачей в Болонье меня пригласили, чтобы сравнить мое ясновидение с рентгеновским аппаратом. И я говорила: «Я вижу что-то вроде мешка…» — «Это желудок», — объяснили мне мои «коллеги». — «А тут что-то вроде боба». — «Это почка». И так далее.
— И у вас никогда не было неприятностей с врачебными властями?
Она удивленно смотрит на нас.
— Никогда. Для этого нет причин — ведь я им помогаю.
— И они считают вас специалистом?
— Вот именно, — подтверждает она вполне серьезно, — вы выразились совершенно точно.
Она в самом деле казалась измученной. Я спросил ее, сколько я ей должен. Нам не раз говорили, что ее тариф — две тысячи лир. Но Паскуалина колеблется. На нас устремлены и оценивают наши возможности уже не глаза-рентген, а глаза крестьянки, знающей, что такое голод.
