— Ну как шторм? — спросил я у Веселова, потому что другого мне просто нечего было спросить, а поговорить в такую ночь почему-то всегда очень хочется.
— Это еще не шторм. Шторм еще только приближается.
— Может, японцы ошиблись?
— Японцы в таких случаях ошибаются редко. Да и давление падает все время, и неизвестно, когда остановится.
Я прошел в агрегатную, где под потолком на специальных растяжках висел барограф. Перо выписывало на ленте затейливую кривую, которая неудержимо ползла вниз. А радист все вызывал и вызывал чужие радиостанции, а потом, переговорив о чем-то, начинал быстро записывать слова телеграмм. В четыре утра я разбудил сменщика и сразу же пошел спать. Завтракать не хотелось. Было душно и жарко. Болела голова: то ли от дьявольского укола, то ли от этой качки. К ней ведь тоже нужно привыкнуть. Забрался к себе на второй этаж, попытался заснуть. Над самым ухом в борт шхуны, как в огромный барабан, била волна. Наши каюты лежат ниже уровня моря, и слышно, как по бокам судна шелестит вода. В дремоте никак не разберешь, где ты. Все время кажется, что судно просто начало тонуть. И, только окончательно проснувшись, соображаешь, что это в двадцати сантиметрах от твоего уха гневается море.
Когда днем Клименко пришел будить меня на вахту, я первым делом спросил, как давление.
— Падает, — ответил он безучастно.
По ударам волн, по качке чувствовалось, что шторм усиливается. А когда я поднялся наверх, то увидел, что так оно и было. Несколько человек стояли на ботдеке с позеленевшими лицами, зябко кутаясь в фуфайки. Они вышли глотнуть свежего воздуха. Хотя каждый старался делать вид, что его интересует дьявольская свистопляска, поднявшаяся в море.
Мне не раз приходилось и раньше попадать в шторм: в Балтике, в Бискайском заливе, в Черном и Средиземном море. И я абсолютно убежден, что смотреть на бурю лучше всего в московском кинотеатре «Россия». В темноте зрительного зала легко абстрагироваться от своих соседей и уж вовсе сущий пустяк забыть о том, что волны, хлещущие с экрана, и посвист ветра сработаны в комфортабельных павильонах. А если режиссер дока в своем деле, он заставит тебя вжиться в роль морского волка. И покидаешь тогда кинозал начисто измочаленный физически, с терпким привкусом гордости: мы победили стихию.
При настоящем шторме чувства совсем иные. Его приближение мы определяем не только по падению давления. Первая волнишка, хлестнувшая через борт, — его визитная карточка. Теперь не проберешься сухим с бака на корму. А через полчаса палубы вообще не видно под клокочущей водой. Трудно разобраться, где кончается судно, где начинается океан. Шхуна то зарывается носом в волны, то становится на дыбы. Волны разбиваются о борт и тысячами брызг перемахивают через надстройки. Задраены двери и иллюминаторы. Кажется, не осталось ни одной щели, куда может проникнуть вода, но она все же находит одной ей известные пути. Просачивается через потолок, течет тонкими струйками по переборкам. Она всюду — соленая и въедливая. Из машинного отделения сообщают: вода на распределительном энергощите. Нужна помощь. И тут новый звонок: залило кормовую лабораторию и агрегатную. Вода ворвалась через вентиляционную трубу. На «тряпочный» аврал выходят все. Промыты пресной водой и спиртом, вытерты насухо все приборы. Но вода не отступает сразу. Мы это хорошо знаем. Она только меняет направление. И мы ждем новой атаки.
