— Должен вылезти: они любопытные.
Василий Николаевич надел очки, и мы притаились, словно охотники в засаде. Ждать пришлось минут пять. Мне уже начала надоедать эта затея, когда бурундучок появился на сваленном стволе. Полосатый, с выпуклыми черными глазками, он встал на задние лапки, сложив на грудке передние, повертел головой. Потом застыл недвижимо и вдруг начал быстро-быстро «мыть» лапками свою мордочку.
Под ногой у меня треснул сучок, бурундук словно перевернулся в воздухе — так стремительно взметнулись его задние лапки и пепельный хвост. Зверек с писком исчез под валежником и больше не появлялся. Мы отправились на теплоход, сожалея о том, что не имели при себе фотоаппарата.
Наиболее теплое место на палубе за кормовой надстройкой. Мы просидели там весь вечер, рассказывали смешные истории. Далеко за полночь спохватились: пора спать. Поднялись, поразмялись. Но теплоход велик, на нем не одна наша компания. Откуда-то доносилась песня. Мы не удержались, пошли посмотреть. А посмотревши — присоединились.
На носу, под левым крылом капитанского мостика, собралось человек пятнадцать. Худенькая женщина с толстой косой азартно прочитала горьковского «Человека». Негромко и задушевно прозвучал Есенин.
Между тем теплоход двигался все медленнее. Тише журчала за бортами вода. Ни ветра, ни ряби. Поверхность реки застыла, как темное зеркало, а нос теплохода бесшумно, будто острым алмазом, резал ее.
Судно входило в полосу тумана. Он густел на глазах, клубился, обволакивал надстройки, задернул белой кисеей корму теплохода. Штурман, несший вахту, вызвал наверх капитана. Увидев его, мы не преминули, конечно, спеть:
Капитан, капитан, улыбнитесь,
Ведь улыбка — это флаг корабля!
Он внял нашей просьбе. Улыбнулся, наклонился через обвес мостика и спросил хриплым после сна голосом, не холодно ли нам. Мы ответили, что нет, но он все же посоветовал надеть пальто или взять из кают одеяла. Послушавшись заботливого капитана, мы закутались в одеяла, как троглодиты в звериные шкуры.
Дуся, Галина и Розалия Исаевна начали новую негромкую песню:
Жил кораблик веселый и стройный,
Над волнами как сокол парил,
Сам себя, говорят, он построил,
Сам себя, говорят, смастерил.
Слушая их, я думал о деревянном суденышке, которое нашел вчера на берегу. Игрушечный пароход, выструганный из чурки, с трубой и надстройкой, прибитой гвоздиками. Его выбросило на сушу вместе с плавником, но так осторожно, что сохранились даже тонкие проволочные леера.
