Гримо ухмылялся. Теперь он чувствовал себя сильнее.
— Давай письмо, — сказал он, протянув руку.
Трост полез было в карман, но тут же спохватился.
— Нет, — возразил он, — сначала давай договоримся.
— Странный человек! — возмутился Гримо. — Я должен обещать ему французский паспорт за какую-то бумажку, на которой неизвестно что написано. Если хочешь серьезно разговаривать, читай письмо.
Трост посмотрел на Гримо. Тому не удавалось скрыть своего нетерпения. «Согласится! — подумал Трост с ликованием. — Он ведь сам когда-то намекал».
— Хорошо, — сказал аптекарь срывающимся от волнения голосом. — Я прочту тебе некоторые выдержки.
Трост достал конверт и вынул письмо. Бумага прыгала в трясущихся руках. Подумать только: он на пороге осуществления своей давней мечты! Конечно же, они дадут ему паспорт, за такое дело не могут не дать. Он поедет в Европу! Сначала во Францию, а потом… Хорошо, пусть не в Австрию, туда путь для него заказан, но ведь можно поехать, например, в Баварию, там тоже Альпы, там говорят почти совершенно так же, как у него па родине, там в деревушках под черепичными крышами живут добродушные и доверчивые крестьяне, там растут липы и бродят коровы с бубенчиками… Там он снова откроет аптеку; он женится на богатой крестьянке, у него будут дети… Ах, как прекрасна будет жизнь!
Сморгнув слезу, Трост развернул письмо.
— Читать? Ну вот, слушай… — аптекарь поискал глазами такое место, чтобы оно и не очень разочаровало Гримо своей безобидностью, и не содержало бы особенно важных сведений. — Вот, например, хочешь послушать, что он пишет о Занзибаре? «Европейское общество Занзибара, состоящее по преимуществу из лиц с сомнительным прошлым, погрязло в пьянстве и разврате. Почти каждый европеец, именующий себя негоциантом, замешан в торговле «черной слоновой костью», как здесь называют невольников-негров, и держит по нескольку рабов и рабынь у себя дома… Даже некоторые официальные представители европейских правительств не составляют исключения…» Ну, как?
— Это чепуха, — махнул рукой Гримо.
— Как сказать! — раздался вдруг голос из-за портьеры, прикрывающей входную дверь. — Добрый вечер, сеньоры.
В салоне появился смуглый детина могучего сложения, известный в Занзибаре под одним только именем — Рибейро, отъявленный работорговец, один из тех, кого больше всех касались только что прочитанные строки из письма Бертона.
— С одной стороны, это действительно чистейший вздор, — продолжал пришелец. — Но, с другой стороны, не в наших с вами интересах, сеньоры, чтобы дурная слава о нас распространялась по свету. Знаете, всегда найдутся какие-нибудь моралисты, станут горланить в парламентах, начнут создавать комиссии… Не люблю, когда хорошо воспитанные господа обращают на нас внимание и суют свой нос в дела, в которых они не смыслят. За ваше здоровье, сеньоры, — заключил свою речь Рибейро и, подойдя к буфету, опорожнил стакан рому.
