* * *
В начале августа 1857 года, после более чем двухнедельной стоянки, экспедиция покинула опостылевшую всем болотистую равнину Зунгомеро и выступила в поход через горы Усагара.
«Как отрадно после промозглой сырости и гнилостных миазмов вдыхать целебный горный воздух», — думал Бертон, наслаждаясь ощущением здоровья, которое впервые за много недель разливалось по его мускулистому телу. «Вот здесь-то и надо на первое время оседать англичанам, когда они станут приезжать в Восточную Африку. Постепенно привыкнут к климату, а потом пусть селятся на побережье… Впрочем, со временем и внутри страны, возможно, возникнут европейские поселения. На этих плодородных землях превосходно будут расти тропические культуры, и торговлю с туземцами можно будет взять в свои руки…»
Бертон был достаточно сведущ в вопросах имперской экономики, и хотя сам он никогда не смог бы заняться никаким торгашеским делом, помыслы о выгодах своей нации были ему не чужды. Он никогда не чувствовал себя баловнем своего отечества, но тем не менее был готов служить его экономическим интересам и вполне сознавал, какое значение для них имели его исследования. Спик же, напротив, был пока еще не склонен вникать в коммерческую подоплеку той работы, которую вели исследователи-англичане на чужих материках. Романтика, слава, героизм еще существовали для Спика в их чистом виде.
Поступив семнадцати лет на военную службу, Спик нашел в жаркой Индии обетованный край для совершения подвигов, о которых мечтал с детства. Он скитался по Гималаям, охотился, собирал зоологические коллекции, но при всем том не забывал и о своих воинских обязанностях. Недаром к тридцати годам он был уже капитаном, наравне с тридцатисемилетним Бертоном, хотя последний когда-то обучался в Оксфорде, а Спик не переступал порога колледжа. Отправившись с Бертоном в африканскую экспедицию, Спик, помимо обычных мотивов, побуждающих честолюбивых молодых людей пускаться в рискованные предприятия, имел еще особую цель: он рассчитывал всерьез заняться охотой, изготовить чучела не виданных еще в Европе африканских зверей и создать в отчем доме в Соммерсетшире, близ тихого древнего городка Ильминстера, собственный зоологический музей…
Бертон шел пешком — его осла вел на поводу повеселевший Мабруки — по некрутому подъему вдоль мирно журчащего прозрачного ручья, в крупной разноцветной гальке которого ослепительными переливающимися бликами играло огромное и яркое, но не такое знойное, как на равнине, тропическое солнце. Чистое голубое небо, по которому лишь изредка пробегали небольшие серебристые облака, живописно оттеняло отдаленные и близкие холмы и гребни, покрытые негустой растительностью. На склонах разной крутизны росли стройные деревья, обвитые тонкими лианами и причудливыми, в ярких цветках, ползучими растениями. На высоте с подветренной стороны хребтов, где появлялись признаки сухости, на бурой, усеянной валунами земле росли лишь мясистые кактусы, молочаи, колючая акация и мимоза. Но вездесущий тамаринд украшал своим стройным стволом и нежной перистой листвой склоны Усагары точно так же, как террасы реки Кингани и холмистую Мриму, и громоздкому баобабу или тыквенному дереву с его похожими на пузатые бутылки плодами тоже как будто не было никакого дела до переменившихся условий — он рос и тут, как на всем пути от побережья; только в местах, где сильные ветры почти непрерывно утюжили высокие незащищенные плато, баобаб неуклюже прижимался к земле и стелился подобно своей недревесной родне — диким тыквам, дыням, огурцам и арбузам, которые в широких межгорных долинах Усагары встречались во множестве разновидностей.
