Начались напряженные полеты. Самолет окунулся в мощную облачность. Первое время он послушно покачивал крыльями. И вдруг его сильно потянуло вниз. Анопов до отказа взял штурвал на себя, но самолет падал.
— Ребята, все! — крикнул второй пилот и сжал побелевшие губы.
Бортмеханик, притиснутый к сиденью перегрузкой, видел, как быстро крутилась стрелка высотомера.
— Эй, убери закрылки, — сказал как можно спокойнее Анопов, будто он того и хотел, чтобы машина сорвалась в пике и не слушалась управления.
Через несколько секунд будет земля… Прыгать поздно. Нервно дернулась щека. Самолет вырвался из облаков и над самыми верхушками сосен взмыл вверх, взмыл так быстро, что у пилотов потемнело в глазах от перегрузки. Потеряв скорость, он мог бы сразу же сорваться в штопор и наверняка врезаться в землю, но Анопов успел перевести машину в горизонтальный полет.
На земле инженеры осмотрели самолет. Но и на этот раз им не удалось установить причины странного пикирования.
И опять Анопов входил в облачность, снова самолет срывался в пике…
В конце концов кто-то нашел искусно замаскированную неполадку. Она пряталась в стабилизаторе. Там образовывался лед. Воздушный поток изменял направление, не омывая отклоненных до отказа рулей. Падая, самолет нагревался, и лед таял. Тогда машина резко взмывала, потому что летчик держал штурвал в крайнем положении на себя, пытаясь выбраться из пике.
На хвостовом оперении были установлены дополнительные антиобледенители. Рискованные эксперименты экипажа Анопова предотвратили возможные в будущем катастрофы.
Позднее Анопов признавался Мирошниченко, что в тот момент, когда самолет вырвался из пике и в глаза ударило огромное закатное солнце, он простился с жизнью. А когда все-таки ему удалось усмирить взбесившийся самолет, он решил сразу же подать рапорт об увольнении. Но не подал.
И у Мирошниченко бывали такие случаи. Но всякий раз, когда он выбирался из мрака или грозы, из тумана или бури, он по-особенному глубоко испытывал радость возвращения. Ради этих мгновений, ради чувства выполненного долга, ради товарищей, которым он прокладывал дороги в небе, он терпеливо переносил множество невзгод в своей работе: срочные вылеты, внезапные побудки, опасности.
…В этом полете я просто пассажир. Хотя и не положено быть пассажиру, но начальство в то время, когда я просился, видимо, было благодушно настроено.
Самолет плывет на высоте пять тысяч метров. Зимнее солнце где-то сбоку. Лучи блуждают по белым крыльям, высвечивая их отшлифованную поверхность.
