Если англичане, сначала во всяком случае, были хуже всех, а голландцы лишь немногим лучше, зачем так ругать примитивных грабителей из Португалии? Они были забияками, охотниками пограбить, любили, насиловали, пытали и, разумеется, все это делали именем Христа. Но они были хотя бы храбры, действовали неприкрыто, то есть неумно, и в сражениях умирили дружно. Люди риска, рыцари фортуны, они никогда не овладевали полностью захваченной страной, ни умели эксплуатировать ее систематически и бесстрастно, что является единственным, практически действенным методом господства, могущим полностью уничтожить покоренный народ. Мы, чехи, испытали нечто подобное при фашистской оккупации, Цейлон — при голландцах и британцах. Португальцы были разбойниками, но бессистемными разбойниками, они даже проявляли какой-то личный интерес к туземцам: хотели превратить всех их в католиков. Протестанты — пришельцы из Голландии и Англии — плевали на проявление личного мужества, на рыцарское достоинство и прочую ерунду. Они подсчитывали. Вели дьявольски точную бухгалтерию, учитывавшую поступления от налогов и других источников дохода. Туземцев они не крестили, помимо работы просто не замечали их. Они холодно шагали через трупы, а это страшнее всего.
Португальцы убивали, не занимаясь судебным крючкотворством. А голландцы и англичане казнили даже реже и только на основании имеющих законную силу приговоров. И все-таки о первых оккупантах до сих пор говорят с несомненной симпатией и сотни тысяч цейлонцев с гордостью носят когда-то навязанные им португальские фамилии. А почему, собственно говоря?
Я вам расскажу, что произошло со мной как-то и Праге. До войны я жил в большом доходном доме, и с привратником у меня никогда никаких столкновений не было. Но как-то мы поссорились, и меня изумила накопившаяся за годы ненависть, с которой он на меня обрушился. «Что вы имеете против меня? — защищался я. — Если бы все квартиранты были такими, как я, у вас была бы не жизнь, а рай. Веду себя тихо, не забываю ключ, не бужу вас по ночам. У меня нет, как у моей соседки, собаки, которая пачкала бы лестницу. Я не похож на того соседа, который ежедневно приходит домой пьяным, звонит, орет на вас…». «Погодите, — не выдержал привратник, — если бы все квартиранты были такими, как вы, мне оставалось бы только повеситься. Дали вы мне когда-нибудь заработать? Звоните, для того я здесь и приставлен. Если собачка справит свою нужду на лестнице, мне дадут чаевые, и я с удовольствием уберу. Куда вам до соседа! Он умеет жить, сам пользуется жизнью и мне перепадает. Это джентльмен!»
