Он ловко набрасывает его на сенебата, и тот падает на землю, не в силах освободиться из пут аркана.
Отец смеется, а Дочь ночи, взвизгнув противным голосом, исчезает.
— Освобождайся теперь сам, сенебат! Новые русские говорили мне — все, что показываешь ты, чтобы доказать свою силу, — фокусы, так называют они это…
Отец шагнул к двери чума и широко распахнул ее.
Солнце играло во всех снежинках бескрайней поляны. У высокого кедра стояли три белых как снег оленя, запряженных в одну санку.
Отец легко вскочил на нее, и олени с ходу понесли его быстро по рыхлому, талому снегу…
…И снова я вижу оленьи упряжки, талую дорогу, лес и тундру.
В санке с высокой спинкой сидит мать. Олени с трудом мнут дорогу в талом снегу.
Плотно закутанный в сокуй, сижу я — маленький мальчишка. Далеко позади нас санка отца.
Он почему-то едет не той дорогой, обходит редкие деревья и выезжает на тундру. Тундра небольшая.
Мы уже подъезжаем к лесу на перевале. За ним озеро, куда кочуют на весновку люди стойбища.
Отец выехал раньше других, чтобы выбрать место, но сейчас отстал даже от нас.
Первые невысокие кусты уже скрывают от нас тундру, и вдруг я слышу крик. Крик о помощи.
Через некоторое время я снова слышу крик, это голос моего отца.
Мать впервые оборачивается. Она видит, как медленно погружаются в зыбун и топь посреди тундры олени отца.
Отец хочет выскочить из санки и падает, зацепившись за копылья. Он встает и пытается вытащить санку с оленями из топи, но вода быстро заливает площадку.
Отец не может выбраться из зыбуна, но никто не идет к нему. Никто!
Мать резко повертывает санку и видит, что по дороге отца гонит оленей сенебат. Сенебат совсем рядом, но не подает отцу хорея, не идет к нему на помощь. Он смеется над отцом.
Вода скрывает отца, санку, оленей.
Над полыньей остаются только оленьи рога. В эту минуту мать подъезжает к зыбуну.
Сенебат видит нас, его лицо страшное, глаза как у Дочери ночи. Он кричит на мать.
*
— Ты о чем поешь, собачий сын?
Я проснулся от резкого истошного окрика сенебата и почувствовал, как больно он сжимает мои плечи.
Я стиснул зубы и вырвался из его цепких рук.
— Уйди прочь, убийца моего отца!
Я схватил нож, но громкий плач матери остановил меня. Залаяли собаки, а наш Соболь застонал и завизжал за тисками чума.
Сенебат вырвал нож, отбросил его в угол и пристально посмотрел на меня. Я уже не хотел его смерти, я ненавидел его, но я не хотел его смерти. Я хотел уйти отсюда и тяжело опустился на постель.
