Всякий раз, приехав в Японию, видя как богато и гармонично живет эта страна, я не мог не задавать себе все тех же вопросов о природе советской системы. Я видел, как работает экономика, основанная на рыночной системе, я видел улицы, забитые машинами, магазины с обилием продуктов и товаров — и все это в стране, жизнедеятельность которой лишь в незначительной степени регламентировалась правительством.
Работа моя была связана с постоянным напряжением, и я все острее чувствовал это, ненавидя ее день ото дня все больше. Юношеский идеализм мой постепенно испарялся от соприкосновения с грубой реальностью моей работы. В конце концов я пришел к тому, что испанцы зовут „моментом истины” — осознанию утраты наивности. Мне пришлось признаться самому себе: то, что я делаю, — аморально. Но вечно жить в духовной пустыне невозможно. Я, во всяком случае, так не мог. Так путь от переводчика к шпиону обернулся для меня поиском душевного умиротворения, и я обрел его в лоне православной церкви.
Вообще говоря, быть верующим в СССР не запрещено законом, но официально Советский Союз — атеистическое государство. И хотя исповедовать ту или иную религию не воспрещено, это не значит, что верующий человек защищен от преследований за свою веру.
Никакого религиозного воспитания я, конечно, не получил. Таким образом мое первое знакомство с церковью было знакомством извне — просто в качестве наблюдателя. Я поразился, поняв однажды, что я уже не вне церкви — я ей принадлежу. Это было началом долгого, многолетнего пути к окончательному обращению.
Было в моей работе нечто, приносившее мне немалое удовольствие, — показ иностранцам культурных центров России: дворцов, музеев и соборов. Сперва я в них ничего, кроме внешней красоты, не видел. Но постепенно (настолько постепенно, что я даже не помню, когда именно это началось) мне стало открываться нечто более глубинное. Пока кто-нибудь из священников водил иностранцев по церкви, я бывало всматривался в лица прихожан. Порой лица эти были смятенными, искаженными страданием, беспокойством и страхом. Но более всего меня поражало то, что едва они преклоняли колени для молитвы, как их лица прояснялись. Церковь они покидали умиротворенными и даже счастливыми. Мне никогда не надоедало наблюдать за этими превращениями.
Постепенно меня все более захватывало великолепие церковной службы, сладкозвучие музыки и красота икон. Постепенно уши мои открылись для смысла проповедей священников. Постепенно я начал верить в Бога, дающего утешение тем, кто взывает о помощи. Но я не знал, как мне быть. Я не осмеливался обратиться к священнику с просьбой посвятить меня в основы православия, поскольку работа моя была такова, что любой из них отнесся бы ко мне с подозрением, да и сам я никому полностью довериться не мог. Так я стал тайным христианином.
