Что касается именно этого острова, то запрет на продажу спиртного был тут мудрым решением. Нетрудно вообразить, сколько крови пролилось бы здесь, если бы морякам, возбужденным таким обилием женщин, позволяли напиваться до состояния буйного помешательства. Продавалось только шампанское, да и то по праздникам.
Примерно раз в месяц на Шикотан приходило судно, па котором был маленький бар. Будучи слишком крупным для скалистой и мелководной гавани, судно бросало якорь где-нибудь поодаль, и грузы доставлялись на остров баржей. И вот тогда ночью вся мужская часть острова направлялась к судну на лодчонках, каное, плотах, бревнах, — на всем, что держалось на воде. Забавнее этого зрелища я не видел — словно пираты атаковали судно. И „атакующие” не отступали до тех пор, пока в баре не оставалось ни капли спиртного.
Единственным представителем власти на Шикотане был конный милиционер. Лошадь свою, одну на весь остров, он всячески холил. Порознь друг от друга их никогда не видели, и, случись с кем нибудь из них беда, другой, вероятно, умер бы от одиночества. Я познакомился с этим представителем власти. Однажды, когда он поднялся на борт нашего судна, нам случилось оказаться наедине.
— Стас, — сказал он, — ты знаешь, каково на этом проклятом острове. Туман! Скалы! И нет выпивки? Вы ведь теперь идете на Сахалин, а через месяц назад, не так ли? Стас, сделай одолжение, захвати для меня пару бутылок спирта. Будь человеком, а?
Он просил меня привезти не просто водку, а чистый спирт. Это было противозаконно, но бедолага так умолял меня, что в конце концов я согласился.
Месяц спустя мы снова пришвартовались в Шикотане — туман был, что твое молоко. На деревянный пирс я ступил уже в полной тьме, но был уверен, что милиционер ждет меня там. Клочья тумана обвивали меня со всех сторон. Подымаясь вверх, они, окутав пеленой и без того тусклые фонари, придавали их свечению что-то противоестественное. Какое-то суеверное чувство овладело мной. По пирсу шныряли крысы величиной с кошку — прямо под ногами. Наконец послышался топот копыт, и из тумана выплыла фигура. Я ужаснулся — на лошади что-то вроде бы было, но явно без головы. Я замер — все истории о безголовых призраках вихрем промелькнули у меня в голове. Но вот послышалось:
— Станислав? — Это был голос милиционера.
— Я здесь, — откликнулся я.
Он подъехал ближе, и только тут я понял, что к чему: милиционер лежал животом на седле, свесив голову в одну сторону, а ноги в другую.
