.
Бенкендорфу нравится отсутствие радикализма в пушкинском сочинении, но царь, прочитав его, окажется проницательнее своего верного служаки и выскажет автору важное замечание: считать «просвещение и гений… исключительным основанием совершенству, есть правило опасное для общего спокойствия», о чем Бенекендорф сообщит Пушкину письмом от 23 декабря 1834 г.
Что же касается трагедии, то высочайший отзыв о ней, составленный Булгариным, содержится в письме Бенкендорфа Пушкину от 14 декабря 1826 г.: вместе с рядом замечаний в тексте трагедии ему было предложено переделать ее в «историческую повесть или роман, на подобие Валтера Скота»[14].
В ответном письме от 3 января 1827 г. Пушкин выразит формальное согласие с критикой высочайшего читателя, но, по сути, ответ его будет тверд: «Жалею, что я не в силах уже переделать мною однажды написанное»[15].
«Борис Годунов», по-видимому, заинтересовал Николая I, потому что в ответ на одно из донесений Бенкендорфа о публичном поведении Пушкина, не имевшего никакого отношения к пушкинской трагедии, царь спросит: «Ответил ли он вам по поводу заметок на его трагедию?»[16]
***
Как уже упомянуто выше, с самого своего освобождения из ссылки Пушкин находится под постоянным наблюдением агентов Бенкендорфа, о чем свидетельствует, в частности, и переписка последнего с императором.
Так, в письме, написанном в промежутке между 26 декабря 1826 г. и 10 января 1827 г., Бенкендорф сообщает царю:
«Пушкин автор в Москве и всюду говорит о Вашем Императорском Величестве с благодарностью и глубочайшей преданностью; за ним все таки следят внимательно»[17].
То же в письме, написанном полгода спустя, в июле (не ранее 6-го числа) 1827 г.:
«В день моего отъезда из Петербурга, этот последний [Пушкин. — Прим. авт.], после свидания со мной говорил в английском клубе[18] с восторгом о Вашем Величестве и заставлял лиц, обедавших с ним, пить здоровье Вашего Величества. Он все-таки порядочный шалопай, но если удастся направить его перо и его речи, то это будет выгодно»[19].
В заключительной фразе — квинтэссенция всегдашнего в России исключительно прагматичного отношения власти к художнику: сам он из себя ничего для них не представляет, но его творчество может быть полезно, если удастся повернуть его талант в сторону государственных — в понимании власти — интересов[20].
Но возвратимся к рассматриваемой переписке. 4 марта 1827 г. Бенкендорф высказывает Пушкину неудовольствие в связи с тем, что поэт не сам лично принес новые произведения на просмотр царю, а уполномочил на это Дельвига. На самом деле Пушкин находился в этот момент в Москве, а стихи — в Петербурге у Дельвига, который собирался публиковать их в очередном выпуске «Северных цветов».
