Рядом с ним я просто коротышка.
Он снова, как несколько дней назад, пристально изучает мое лицо.
Я привыкла, что на меня обычно смотрят сквозь пальцы, не задерживая взгляд, как будто мое несовершенство — это грязная лужа, которую лучше поскорее и безопаснее обойти. Но у Марата взгляд покупателя. Он даже не скрывает, и плевать на гостей, которые пришли насладиться зрелищем самой богатой свадьбы года, а вместо этого томятся в ожидании.
Между широкими темными бровями мужа пролегает глубокая складка.
— Улыбайся, — приказным тоном, словно понукает лошадь. — Раз уж твоя семейка меня поимела и на фотографиях будет не красивая жена, то пусть тогда она хотя бы выглядит счастливой. Или ты не рада, что станешь Островской?
— Рада, — еле ворочаю языком я. — Спасибо… вам.
Он даже не пытается перевести нас на «ты».
И слава богу, потому что меня выкручивает от одной мысли, что сегодня ночью придется разделить постель с человеком, который всего на пару лет младше моего отца. И этот человек не будет расшаркиваться, чтобы наша первая брачная ночь стала для меня чем-то особенным. Ему вообще плевать на то, что сегодня — второй раз, когда мы видимся лицом к лицу.
Священник начинает произносить слова церемониальной речи.
Много красивых и правильных слов о любви и браке, о семейном очаге, верности и поддержке. В некоторых местах меня начинают душить слезы, потому что ничего такого в моей жизни уже никогда не случится. Но я держусь и, помня приказ мужа, даже улыбаюсь.
Когда приходит моя очередь произносить брачную клятву, я, как отличница на экзамене, повторяю ее слово в слово: пустую, фальшивую, но идеально прилизанную. Неудивительно, что где-то в рядах гостей слышно шмыганье носом и шорох бумажных салфеток. А где-то совсем рядом — как будто у меня за спиной, там, где стоят наряженные в одинаковые платья подружки невесты — выразительная ухмылка со всеми оттенками иронии.
По правилам католического обряда венчания, с моей стороны должны быть три подружки невесты. Но у меня всегда была только одна подруга — Света. И если бы она думала о семье, то сейчас я бы стояла в розовом, а не белом платье, держа в руках корзинку с лепестками роз и перевязанных ленточками монеток.
Я не знаю двоих из своих «подружек», но третья — дочь Островского, Лиза.
Известная возмутительница спокойствия.
Светская львица с кукольным лицом.
Даже спиной я чувствую ее презрительный взгляд.
Когда приходит очередь клятв Островского, он лаконичен и сдержан. Пара слов о том, что семья — это очаг, и я должна следить за тем, чтобы в нем никогда не угасал огонь. Не очень-то похоже на клятву, скорее — первый пункт длинного списка обязанностей, которые войдут в мою жизнь сразу после того, как он окольцует мою левую руку обручальным кольцом.
