Нырнув, Матаоа подплывал к отцу, и тот показывал ему тотару, высунувшую из-за выстуНа коралла курносую морду с большими беспокойными глазами, косяк желтых, как утреннее солнце, таниф, розовых, ослепительно сверкающих хапаи[56], стаю татихи, странно повторяющих движения друг друга, с забавными носами, похожими на торчащий вперед палец; огромных тенга-тенга, которые двигались прямо на охотников, сверля их любопытными, недоверчивыми глазами, еще более яркими, чем их крупная чешуя.
У Матаоа разбегались глаза, и страх незаметно рассеивался. Обо всем этом он вспоминал позже, уже в лодке. Под водой не думаешь ни о чем. Или, быть может, думаешь, как рыба? Прав был. Мато, когда сказал:
— Под водой и сам уподобляешься рыбе.
Одно дело смотреть в подводный мир сверху, другое — погрузиться в него, почти опуститься на дно. Первые дни невыносимая боль в ушах мешала Матаоа погружаться глубже, чем на две сажени, но он напрягал все силы, чтобы приблизиться к отцу, который, держась одной рукой за коралл, ждал его внизу, там, где плавали рыбы, и наблюдал за тщетными усилиями сына достичь дна. Мато учил его уходить в глубину, не раздвигая ног, помогая себе спокойными, медленными движениями всего тела, лишь постепенно напрягая мышцы. Тогда уши постепенно привыкают к давлению. Боль нужно было перехитрить.
Вскоре Матаоа научился погружаться на три — три с половиной сажени. Мато хвалил сына за старание, но сдерживал его задор: часто излишняя нетерпеливость лишь вредит успеху. Не нужно торопиться и переутомляться: ведь лагуна не оскудеет и рыбы в ней хватит еще на долгие годы.
Спокойно, спокойно! Нормально развитой физически мальчик должен не менее двух-трех лет практиковаться под наблюдением опытного учителя, чтобы научиться нырять на глубину шести-семи саженей. Если, возмужав, юноша будет продолжать тренировку, он достигнет глубины десяти, одиннадцати, двенадцати, тринадцати саженей. Это, разумеется, без веревки и камня для ныряния, которые позволяют опускаться на глубины двадцати пяти, двадцати шести, двадцати семи и более саженей. Но с этими приспособлениями человек идет на дно, не прилагая для этого ни малейших усилий, в то время как ныряние, которому отец обучал Матаоа, было тяжелой нагрузкой для сердца. Ведь человек не черепаха, которая может оставаться под водой столько же, сколько на земле.
— Спокойно, спокойно! — не уставал повторять Мато.
* * *
Когда появлялась акула, Мато нырял к ней: акула уходила, и Мато всплывал вблизи Матаоа, который, хотя и относился теперь спокойно к соседству хищницы, не мог окончательно побороть страх при виде ее. Придет ли день, когда он, как отец, обратит в паническое бегство маори, дотронувшись до ее хвоста? После этого случая Мато долго смеялся. Для него акула была просто большой рыбой с острыми зубами, а он считал, что человек не должен бояться нападения рыбы. Каждая порода акул ведет себя при опасности по-своему: у маори один характер, у торире или руруни — другой, но все они отступают перед охотником, если тот, не колеблясь, идет им навстречу.
