— Храбрец, значит, да? — злобно прошипел я, пока мужик шмыгал разбитым носом, из которого текла нехилая такая струйка крови. — Решил, что сможешь по-легкому бабла срубить?
Он молчал, трясясь, как осиновый лист, а в его глазах, которые смотрели в мои, читался очень большой, просто огромный страх смерти. Сдохнуть, боялся, короче пиздец, как сильно… Но видимо, моча и жажда больших денег ударили в голову, раз он решился на такой поступок, даже зная, на что я способен. Бедолага…
— Будь ты… Проклят… — прохрипел зверолюд-енот, которому было лет пятьдесят, плюс-минус. — Когда-нибудь… Кто-нибудь… Всё равно покончит с тобой и ты… ты будешь гореть в Аду вечность… кхе-кхе…
— У, какой ты храбрец! И говоришь-то как… Эй, девчонки! — усмехнувшись, позвал я, и обернувшись, поглядел на девчонок — фею, которая сидела на краю комода, свесив ноги, с интересом наблюдающая за мной, и Оливию, которая сидела на кровати, натянув одеяло под самый подбородок, чтобы прикрыть свои сиськи. Вот что мне нравилось в этих двоих, так это их пофигизм, распространяющийся на всех живых существ, кроме их самих! Всё-таки, Хейнз же тоже не был добрячком, и потому я был уверен, что эти двое тоже немало зла совершили за свою жизнь. И в отличие от лольки, которая по-прежнему ебала мой мозг своим нытьем, что я для чего-то должен быть добрее, в глазах суккуба и феи стоял холод.
— Да, господин? — спросила суккуб.
— Хотите доказать мне свою верность? Причем, это будет даже не приказ, — хмыкнул я, снова повернувшись к мужику. — Убейте его семью. Кто там у него из родственников… Жена и сын? Не интересно — баба старая, парни меня не интересуют, хех!
— Нет! НЕТ! — заорал было мужик, за что тут же получил ещё по морде рукоятью кинжала. — Прошу, не трогай хотя бы мою семью! Они не… Не в курсе моей затеи!
— Раньше надо было думать о своей семьи, ведь ты видел, на что я способен. И да, хочу тебя огорчить, дружок, в Аду я гореть не буду, ведь его, к сожалению, нет… В чём я убедился уже неоднократно…
…Пока Оливия и Линь-Линь ходили исполнять мой приказ, я держал мужика у стены, который несколько раз пытался вырваться, но куда ему, дохляку, тягаться со мной! Он ныл, умолял меня, проклинал, в какой-то момент даже сознание потерял, а когда очнулся, пообещал, что найдёт меня после смерти и убьёт. Ну-ну, пускай приходит!
Когда вернулись мои приспешницы, немного покрытые пятнами крови, и сказали, что мой приказ исполнен, я усмехнулся, и одним быстрым движением перерезал глотку плачущему идиоту, заодно заткнув его бормотание о том, почему боги допускают то, что на свете живут такие, как я.
