Рома тяжело вздохнул.
— Я тут подумал…Тебе я доверяю. Отдай ей сама. Думаю, они нуждаются, а от тебя она возьмёт, — с этими словами он достал из кармана куртки несколько пятитысячных купюр и положил на стол.
Я перестала жевать, в удивлении глядя на него.
— А как же — хочу видеть сына?
Взгляд его был холоден, но не равнодушен, в зрачках затаилась боль.
— Хочу. Но только она не даст его видеть, а деньги нужны. Так будет лучше пока. Удастся тебе с ней договориться, хорошо. Если нет…
По его лицу было видно, что он уже отчаялся, и я вдруг вскочила, как ужаленная.
— Ладно, — почти кричала я весело. — Я точно уговорю её, вот прям обещаю тебе!
Я успела помыть за собой тарелку, кружку и снова плюхнуться на табуретку, а скептическое выражение у него на лице не исчезло.
— Попробуй, — тут он улыбнулся, — ну, я пошёл. Приятно было пообщаться с вами.
Я протянула руку к нему и дотронулась до горячей сильной ладони с сухой кожей.
— Спасибо тебе за то, что спас брата. Я у тебя в долгу.
Рома улыбнулся ещё шире, и его тёмные глаза стали блестеть.
— Приятно иметь такую должницу, — вполголоса сказал он, и я отдёрнула руку, смутившись.
Почему-то загорелись щёки, а по спине побежали мурашки.
— Но-но, зазнаваться-то не надо, — попробовала отшутиться я.
Он кивнул и встал, чтобы пойти попрощаться с Тёмой, а я подумала о том, что сегодня моему брату не суждено было умереть. У него впереди долгая, интересная жизнь, которую я буду видеть. Слава Богу, что это так.
* * *
В кабинете было гулкое эхо благодаря высоким потолкам и пустым квадратам окон без штор. Всё было по-мужски аскетично и неуютно. Длинный массивный письменный стол — в идеальном порядке, каждая вещь на своём месте, и казалось даже, что здесь холоднее на несколько градусов, чем в коридоре отделения.
За столом сидел и медленно пролистывал её документы Алексеев Егор Ильич, черноволосый мужчина с проседью на висках, с пронзительными чёрными глазами и непомерно большими руками скорее спортсмена, чем хирурга. Но эти руки были талантливы, и об этом старалась думать Лида, сидящая перед ним в полной тишине.
— Почему вы так надолго забросили практику? — спросил он.
В прошлый раз он этот вопрос не задавал, то есть тогда ему было безразлично, а теперь нет.
— Я занималась семьёй, и на тот момент не могла бросить детей одних.
— Теперь дети подросли? У вас их двое?
— Да. Дочь, ей 18, и сын, ему 8, - Лиде казалось, что слова гулко отскакивают от стен и возвращаются к ней. Поёжившись в светло-персиковой блузке и тонких чёрных зауженных брюках, она подняла взгляд и увидела, что Егор Ильич, старше неё всего на несколько лет, внимательно её разглядывает.
