Друг на друга, начиная бой.
Через миг, уже почти не целя,
Бьют врага недрогнувшей рукой.
Но внезапно, как это ни странно,
Ненависть, устав, уходит вспять.
И они, залечивая раны,
Силятся хоть что-нибудь понять.
Чтоб затем, очнувшись от дурмана,
Снова мужем и женою стать.
Ведь любовь, вернувшись к ним обратно,
Им опять покажется приятной.
[32]Но Лизу Маттиас больше не собьешь с толку, не заставишь очнуться от дурмана и увидеть в любви что-то приятное. Она уезжает — на юг, в любимый Лугано, и пишет своей подруге Кете: «С Тухо дела не ахти. Я не выдерживаю. Не готова быть женой моряка». После ее отъезда Тухольский вскоре начинает учить шведский язык с Гертрудой Майер, дочерью шведки из ближайшей деревни. И уже в мае он едет в отпуск в Англию с ней, а не с Лизой Маттиас.
*
Любовь — единственное, что кажется Людвигу Витгенштейну очень сложным. Всё остальное он понимает. Но Маргерит Респингер, юная и жизнерадостная студентка Венской академии художеств, подруга его сестры Маргарет, сводит его с ума. Он влюблен, хочет поцеловать ее, но панически боится внутренне испачкаться из-за своего возбуждения. Он лепит ее бюст и отправляет его своим родителям. Он пишет ей письма почти каждый день. Когда она подарила ему на день рождения носовые платочки, Витгенштейн записывает в своем дневнике, в Кембридже, 26 апреля 1930 года: «Из всех ныне живущих людей ее потеря была бы для меня самой тяжелой, и это не шутка, я люблю ее или, по крайней мере, надеюсь, что люблю».
К сожалению, Витгенштейн одержим стремлением сохранить идеальную чистоту. Он говорит ей, что представляет себе брак без секса и уж точно без детей, потому что она для него — святыня. Маргерит растерянно смотрит на него. Да он и сам недоволен своим высоким идеалом. Например, 2 мая он пишет: «Если бы я был достойнее, то и моя любовь к ней была бы благороднее». А 9 мая — записывает, что определенно влюблен в нее, хотя положение «безнадежно». Он разрывается между желанием ее поцелуев и страхом перед грозящей ему сексуальной чувственностью, которая каждый раз поднимается в нем, а он не может ничего поделать. Он ломает голову над тем, как можно жить в браке, соблюдая целомудрие. Но эту логическую проблему ему так и не удастся решить.
*
Любовь, как и всякая мечта, становится тем больше, чем дольше ждешь ее осуществления.
*
Нинон Дольбин, урожденная Ауслендер, по прозвищу Иностранка [33], по-прежнему ждет въездной визы в сердце Германа Гессе. Есть две проблемы. Во-первых, у нее по-прежнему прекрасные отношения со своим бывшим мужем, театральным художником Альфредом Дольбином, с которым она, строго говоря, еще совсем не разведена и с которым она охотно проводит время в Берлине и на юге Франции (отчасти чтобы отдохнуть от капризов и жалоб Гессе). Во-вторых, Герман Гессе не очень-то подпускает ее к себе. Нинон, мечтательная еврейка из Черновцов, из самого дальнего угла империи Габсбургов, является его поклонницей уже больше двадцати лет и пишет ему письма с 1914 года — тогда ей было всего четырнадцать лет, то есть лучший возраст для чтения Гессе. Она боготворит его, Гессе для нее то Зевс, то святой Франциск, но всегда господин и повелитель. После первой ночи любви она торжественно объявляет: «Я не могу называть тебя по имени, как евреи не могут называть имени Иеговы». А после второй: «Когда твоя голова лежала у меня на животе, мне казалось, что я держу распятого». Ни больше ни меньше.
