Это ее даже рассердило. В душе она начала обвинять мужа в безжалостности, черствости. Но этот ее невысказанный упрек разбивался о его глубокую печаль, погасшие глаза, осунувшееся лицо.
* * *
Близилось рождество — со снегом, елками, веселыми визитами.
— Мы совсем перестали разговаривать, — сказала как-то Домантене. — На рождество мы, наверное, никуда не пойдем?
— Разве мы можем куда-то идти?!
— Елку тоже не будем наряжать?
— Зачем?
Рождество и Новый год прошли без всякой праздничности, без всякого веселья. Начался шумный сезон балов. Каждую субботу, каждое воскресенье получали Домантасы приглашения на «традиционные», «благотворительные», «юбилейные» и «выпускные» балы. Но никуда не выезжали.
Вот уже второй месяц Зина сидит дома, читает и вздыхает. Но теперь в ее печальных вздохах можно уже уловить нотки и скуки. Она берет книгу и, едва открыв ее, отбрасывает прочь, хватается за другую, за третью, пока наконец не начинает сердиться на весь белый свет. Иногда разглядывет свои старые туалеты, изучает по журналам цвета и фасоны, модные в этом сезоне. Изредка появляется в Женском клубе или в кафе, где встречается с подругами.
Несколько раз ей звонил Мурза, просил о свидании. Но она отказывалась наотрез.
— Нет, нет! — кричала она самой себе, положив трубку. — Довольно! Хватит! Больше никогда, никогда!..
Побеждая себя, она испытывала некоторое удовлетворение, словно доказывала, что и у нее есть воля. Восхищалась своей непреклонностью и верностью, и ей казалось, что по ним, как по кочкам, перебредет она затягивающее ее болото. Не хотела понять, что похожа на пловца, который плывет против течения. Вот, кажется, продвинулся вперед, но остров, до которого надо доплыть, все удаляется и удаляется…
И однажды, в канун масленницы, все ее мучения, сомнения, внутренняя борьба кончились. Зина бросилась в прежнюю жизнь, как головой в омут.
* * *
Позвонил телефон. С некоторым волнением, словно предчувствуя что-то, она сняла трубку.
— Добрый вечер, сударыня! Дома ли господин Домантас?
Голос Мурзы…
— Его нет, только что ушел на заседание, — ответила она растерянно.
— Тогда — до скорого свидания…
Она опустила трубку и с минуту стояла в замешательстве, не зная, что предпринять.
«Ну и упорство… — думала она. — Однако следует немного привести себя в порядок…»
И пошла в спальню переодеться.
Минут через пятнадцать раздался звонок, и служанка впустила Мурзу.
— Вы еще больше похорошели, моя королева! — воскликнул он, словно ничего не случилось, и, раскрыв объятия, двинулся к ней, долго целовал ее руки и, почти не понижая голоса, без всякого смущения заговорил: — В самом деле, вы молодеете с каждым днем. Поверьте, у вас на лице первая весна со всей прелестью первых фиалок!
