— В самом деле? — заволновался Домантас. — Могу ли я узнать, кто недоволен мною и за что?
— Хотите знать? — Тон Лапшене стал несколько мягче. — Подайте-ка мне сигареты! Да нет, не эти, вон те. — Она закурила. — Господин Никольскис назвал вас упрямцем. Видите, как нехорошо! Так и сказал: Домантас ужасный упрямец. Но это же неприлично! Вы молоды, можете сделать блестящую карьеру, а вы ради каких-то фанаберий идете против властей! Правда, мне самой нравятся гордые мужчины, такой уж у меня характер, но… нельзя же быть неблагодарным!
— Пока вроде ни в чем я никакого упрямства не проявлял. Делаю, как велят. — Домантас нервничал, весь этот разговор казался ему унизительным. — И кроме того, не понимаю, что вы имели в виду, когда сказали, дескать, я «иду против властей». Я ни словечка против них не обронил.
— Ваш шеф говорил мне, что ждет, когда вы наконец возьметесь за ум и запишитесь…
— В партию таутининков?! — закончил Домантас.
— А разве вы сомневаетесь в том, что это необходимо?
— Нет, конечно… Господин Никольскис, сколько я знаю, собирается «смять» меня. Вот я и жду. Наверно, когда «сомнет», я стану более полезен партии таутининков… Думаю, долго этого ждать не придется.
Лапшене, видимо, не разобралась толком в смысле его слов, не поняла всей их горечи и потому, облегченно вздохнув, затараторила:
— Да, да, и не тяните долго! Вам будет куда лучше, куда лучше. И карьеру сделаете. Уверяю вас! Почему не пьете кофе? Может, вам не нравится? Любите покрепче? Долить ликера?
— Благодарю вас, я не имею склонности к крепким напиткам.
Но Лапшене усердно потчевала гостя, не забывая и о себе. Видать, привыкла прикладываться к бутылочке. Спустя некоторое время, посчитав, вероятно, официальную часть беседы оконченной, она протянула:
— Не понимаю я толком всей этой политики… Ну, к чему голову ломать? Поступай так, как хотят власти, и все будет отлично. Говорят, нужно в таутининки — иди в таутининки. Глупые люди! Выдумывают какую-то оппозицию или еще чего-нибудь. Разве им плохо живется? Мужчинам нужна карьера, женщинам — любовь. Что может быть лучше?
Настроение у нее от выпитых рюмочек явно повысилось.
Викторас понимал, что возражать ей, спорить, что-то доказывать — бессмысленно. Ее гранитных убеждений не поколеблет своими аргументами и самый мудрый профессор.
— Замечательно вы сказали, сударыня: действительно, к чему ломать голову…
— Говорила же я, что наставлю вас на путь истины! — обрадовалась дамочка, не чувствуя иронии собеседника. — А то вы все время угрюмый, унылый, как будто вам в любви не везет. Бедненький! Ну-ка! — И она чокнулась с Домантасом.
