Они покинули кафе. Некоторое время шли молча. Лапшене разглядывала звездное весеннее небо, вершины деревьев и наконец, вздохнув, заговорила:
— Ах, как я люблю природу! Она так прекрасна… Господин Домантас, как вы недогадливы, предложите же мне руку! Наши мужчины так невоспитанны, так огрубели! — жаловалась дамочка, повиснув на спутнике. — Разве могут они понять мятущуюся женскую душу, ее страсти… К вам это, конечно, не относится. Брюнеты куда тоньше, чувствительнее!
— Но блондины нежнее! — возразил Домантас, лишь бы не молчать.
Они снова замолчали.
— Вот и наша хижина, — сказала Лапшене, когда они подошли к новому трехэтажному дому. — Только в прошлом году кончили строить. Боже мой, если бы вы знали, как выматывают у нас нервы эти квартиранты! Такие наглецы среди них попадаются! Прямо нет сил. Мне с моим характером… Надеюсь, вы как-нибудь заглянете к нам? Выпьем кофейку… У вас есть телефон?
— Пока нет.
— Ну так я пошлю к вам Буткуса, если что… А касательно службы… Подумаем. Устроим. У меня много хороших знакомых, приятелей мужа… Где это видано, чтобы бывший директор департамента… И все-таки подумайте, чем вы меня отблагодарите! — снова кокетливо улыбнулась она.
Обещав подумать, Домантас откланялся. Домой он вернулся в скверном настроении, несмотря на то что вроде бы обрел «покровительство» важной персоны.
V
У Домантаса большие перемены. Он получил место в министерстве сельского хозяйства, в департаменте эксплуатации лесов. Правда, случаются в жизни и более приятные вещи, но на этот раз Викторас не мог жаловаться. Числился он теперь секретарем отдела. Из директоров — в секретари… На несколько ступеней ниже. Раньше такое падение его не очень бы обрадовало, но теперь между той и этой ступенями его чиновничьей карьеры пролег большой кусок жизни, изменивший его желания, привычки, требования. Изменилось и его отношение к титулам и категориям. Он многое переоценил.
В свой отдел Домантас явился в хорошем настроении, тем более что предшественник его получал более важный пост. Викторас принял от него дела и уселся за освободившийся стол. Теперь он работал не в отдельном светлом кабинете, а в узкой, непропорционально длинной комнате с серыми стенами. Вместе с ним здесь сидели еще двое служащих — молоденькая девица и мужчина лет тридцати.
У девушки было довольно миловидное личико, мечтательные глаза. Говорила она тоненьким, нежным голоском, словно ребенок. Обложившись грудой папок, она сортировала их, перекладывала из одной кипы в другую. Когда собиралась изрядная стопка, опиралась на нее своим хорошеньким круглым подбородком и некоторое время, вздыхая, о чем-то мечтала, раздумывала… Потом снова принималась просматривать и перелистывать тонкими пальчиками дела, раскладывая их уже на две-три разных кучки. Когда же заканчивала и это, осторожно и нежно, как дитя, прижимала стопки к груди, несла их в огромный, притиснутый к стене шкаф и укладывала там. Затем отправлялась куда-то за новой порцией папок. Иногда она приговаривала:
