В пять часов вечера приехали в Далан-Дзадгад. Врачи уже не принимали. Остановились в гостинице. Там нас встретила дежурная в розовом тюрбане. На столе стояла китайская медная ваза на трех ножках и с двумя ручками. В ней тлели веточки арца, наполняя гостиницу голубоватым дымом и терпким запахом. В ресторане нам подали мясную лапшу. Стены украшали две большие картины — натюрморт и пейзаж. Они были написаны по заказу властей сомона местными, а может быть, специально для этого приглашенными художниками. Картины монгольских художников обычно отличались живыми, насыщенными, но не яркими красками, с преобладанием темных, мрачных тонов. Краски были положены крупными мазками, изображения иногда обводились темным контуром. Преобладали пейзажи — особенно скалы, нередко — борьба жеребцов: животные с развевающимися гривами и раздутыми ноздрями, встав на дыбы, сшибались передними копытами. Много было картин, воспроизводивших схватки самцов верблюдов во время зимнего гона: покрытая снегом степь, животные, готовые напасть друг на друга, — ощеренные зубы, выкатившиеся из орбит глаза, на лбу — клок шерсти.
Больница в Далан-Дзадгаде помещалась в большом, выбеленном, одноэтажном здании. В коридоре вдоль неровно оштукатуренных стен стояли стулья, соединенные в блоки по пять штук. На них у дверей кабинетов сидели больные. Их лица темны и сморщены, как печеные яблоки: сюда приходили главным образом старики. Мы тоже присели, дожидаясь своей очереди. Стены здания толстые, с плохо обозначенными углами, деревянные двери настолько низки, что приходилось наклонять голову.
В коридор выглянула сестра и тут же скрылась, потом вновь появилась и пригласила нас в кабинет без очереди. Это не вызвало ни ропота, ни косых взглядов. Кабинет ослепил нас своим блестящим, недавно покрытым лаком, светло-оранжевым полом и выкрашенными ультрамарином панелями. Лицо врача было несколько одутловатым, как бы надутым, состоявшим из одних выпуклостей. Веки, словно набитые ватой, опускались вниз, оставляя лишь темные щели. Нос круглый — луковицей.
Врач выслушал нас — он понимал по-русски, — осторожно осмотрел ухо, потом по-монгольски сказал Пэрлэ, а тот перевел Зофье, что лучше поехать в Улан-Батор, поскольку повреждена барабанная перепонка и образовалась щель во внутреннее ухо, что очень опасно для жизни.
В скверном настроении мы покинули больницу. Отвезя Зофью в гостиницу, мы с Пэрлэ отправились на аэродром купить билет до Улан-Батора. Сразу же за поселком, в степи, стояла мачта с полосатым рукавом и домик, будто сложенный из кубиков. Крутая лестничка по внешней стене вела в башенку. Мы всунули голову в темноватое помещение, наполненное радиоаппаратурой. За столом сидел начальник аэродрома.
