2
Во время работ над орнитомимом Зофья почувствовала себя совсем худо, и мы решили, что откладывать лечение опасно. Боль в ухе разрывала ей голову. Поэтому уже в полдень мы спустились в лагерь. Я начал готовить машину в путь, сменил масло, добавил тормозной жидкости, пополнил запас бензина в баке и канистрах. Мы взяли в «мусцель» Пэрлэ в качестве переводчика.
В Гурван-Тэс мы прибыли под вечер. Сначала я подъехал к домику радиостанции.
На столе лежали письма, часть адресована нам, часть русским. Отсюда мы сделали вывод, что в котловине скоро появится советская экспедиция.
Пришел Будэ и согласился устроить нас на ночлег и клубе артели. Просторный зал был заставлен стульями здесь демонстрировались кинофильмы. Я спал на освежающем сквознячке у порога. Пэрлэ улегся на стульях, а Зофья в глубине зала на сцене с плюшевым занавесом, под киноэкраном позади стола президиума.
Мы проснулись утром, когда лучи солнца упали на графики, на которых было запечатлено развитие соляной артели и рост добычи соли, а также виды поселка, нарисованные мелками, — скорее всего произведения местной детворы. В девять мы были уже в пути, на колее, ведущей по центру впадины. Под безоблачным небом в отвесных лучах солнца мир казался плоским и серым. Нас охватила сонливость, но при постоянной тряске пассажирам не удавалось вздремнуть.
— Мацэй, — обратился ко мне Пэрлэ, — ты много бывал в разных горах. Какие тебе понравились больше всех?
— Хатан-Хаирхан, — ответил я без колебаний.
— Шутишь! — засомневался монгол.
— Честно! — искренне уверил я, потому что и впрямь никогда в жизни не видел ничего подобного этой горной группе Заалтайской Гоби. — Ты бывал там?
— Нет.
— Тогда не удивляйся.
Первая гора имела форму пирамиды высотой с четверть километра и была повернута к нам ребром, вторая — разорвана пополам трещиной до самого подножия, за ними — остальная горная цепь, не очень большая. Горы были сложены из гранита, выглажены ветрами и похожи на бронзовое литье — тяжелые, отполированные, с металлическим блеском. Ни пыли, ни щебня, ни осыпей, ни трещин — цельные, массивные формы. Мы поднимались вверх по округлому, как бы оплавленному жаром карнизу, сотни метров над пустыней, выше стен «пирамиды» гладких, как зеркало, без малейшей зацепки для глаза. Под солнцем проплывали тучи, и в менявшемся освещении гора казалась покрытой глазурью, то льдом, а то отлитой из черного мрамора. Нас удерживала на склоне только сила трения резиновых подошв, там не было выступов, на которые можно было бы поставить ногу. Из-за отсутствия деталей эти горы снизу казались большими глыбами. Лишь добравшись до вершины, мы ощутили их истинные размеры.
