На стенах внутри храма, на полотнищах и досках — множество картин: развешанная на веревках человеческая кожа, рядом скальпы; связки глаз, нанизанные на проволоку языки, отрубленные ноги, руки; быки, растаптывающие людей, люди, раздавленные досками, посаженные на кол, подвешенные за ноги.
При осмотре изображений я всячески старался успокоить себя: ведь в ламаистском толковании все это — символы мучений злых духов, к верующим это не относится. В густеющем мраке со степ, из ниш и часовен обращены на посетителей искаженные злобой и жестокостью окровавленные, в языках пламени лица. Головы увенчаны коронами из черепов, зубы оскалены в злобной улыбке. Но создано это не для того, чтобы угрожать людям, а лишь выразить неприязнь злых духов к материальному миру, страстное желание порвать последние узы, связывающие их с юдолью печали, их отвращение и презрение к злу, царящему на земле.
Тут же возвышаются скульптуры бесстрастного Будды в его разнообразных воплощениях. С тихой улыбкой, свободный от внутренних волнений, углубленный в себя, упитанный в отличие от своих худых последователей, населяющих обширные азиатские страны, сидит здесь Будда, Возрожденный в Полноте, и еще один — Уходящий Победителем.
Мы вышли из ворот монастыря. С ближнего холма открывался вид на то место в степи, где некогда находился Каракорум, описанный Марко Поло. Этот город был основан сыном Чингисхана Угедеем на месте древнего центра кочевников. В траве просматривались контуры улиц, были видны курганы, как еще не тронутые археологами, так и прошедшие через их руки. Единственный, сохранившийся с древних времен житель этого города — каменная черепаха, которой почти не коснулось время, покоилась на земле, придавленная тяжестью высокого обо из обломков скалы, сложенного пастухами на ее панцире.
До самых сумерек мы ехали вдоль Орхона. По одну сторону дороги блестела река, по другую — поросшие тростником голубые озера. С наступлением темноты мы стали высматривать место для ночлега. Я хотел было уже остановиться где-нибудь среди холмов, когда на берегу озера Огий показался заезжий двор: несколько изгородей из толстых досок, а между ними приземистая деревянная постройка, покосившаяся и потемневшая от времени, с крошечными окошками и деревянными ступенями, с навесом над открытой верандой на сваях. Под окнами дремали машины, осевшие под грузом, покрытым брезентом в густых сплетениях веревок. Возле них бродили собаки, валил из трубы дым, на заборе орал петух. Прежде чем подоспел «стар», я нашел «хозяйку гостиницы». Две комнаты были свободны.
