Это было в шестьдесят четвертом году, в другом районе Монголии. Наш «стар» увяз в дюнах, и мы с Хорлоо брели по раскаленным пескам за подмогой. Лето было в разгаре, песок сквозь обувь обжигал ноги.
Малорослый Хорлоо привык ездить на машине и не любил ходить. Он едва тащился за мной, то и дело подтыкая обеими руками длинные полы дэли за пояс. Когда до лагеря осталось не больше часа пути, он стал останавливаться чуть ли не на каждом шагу, взбирался на холмики, оглядывался по сторонам. Через некоторое время мне показалось, что ветер доносит жалобные стоны. Я слышал их по нескольку минут кряду, потом они стихали, чтобы тотчас возникнуть снова. Я подумал, что слышу пение ветра над каким-нибудь обрывом. Внезапно Хорлоо свернул с пути и направился в сторону от лагеря. Я стал показывать ему знаками, что он не туда идет, но он отказывался повернуть обратно, повторяя: «Тэмээ, тэмээ», и тянул меня за собой. Я еще не знал тогда, что по-монгольски это значит «верблюд».
И вдруг я увидел его. Он лежал в выемке спиной к нам. Его рот был открыт. Из отверстия между двумя рядами желтых зубов исходило протяжное рыдание. До нас донесся резкий запах. Хорлоо вынул из моих ботинок шнурки и стал обходить верблюда. Из-за шума ветра животное слишком поздно услышало шаги и не могло убежать. Верблюд попытался вскочить, выпрямил задние ноги, но когда он встал на передние колени, Хорлоо набросил шнур на разветвленную палочку, продетую сквозь носовую перегородку.
Однако он не сумел затянуть петлю: верблюд успел подняться и начал пятиться назад. Хорлоо подпрыгнул несколько раз, стараясь ухватиться рукой за палочку, но не смог. Тогда он повис на шее верблюда, забросил на нее ногу и дотянулся наконец до носа.
На бедре тэмээ виднелось клеймо, знак собственности, сделанное много лет назад, едва различимое, несмотря на редкую вылезшую шерсть. Верблюд был болен и истощен. Шерсть висела на нем клочьями, оставляя проплешины, серая кожа сходила пластами, на брюхе — розовые лишаи, пах до крови разъеден мухами. Он странно покачивался на ногах, словно не в силах вынести тяжесть собственного тела. Ребра выпирали, глаза слезились.
При других обстоятельствах я ни за что не прикоснулся бы к больному животному, но сейчас мне до этого не было никакого дела. Зной вдруг перестал докучать мне, азарт захватил все мое существо. Еще бы, такое событие! Верблюд в пустыне Гоби помогает путешественникам выбраться из гибельных песков! В те минуты для меня важнее всего был мой будущий рассказ о происшествии, который уже складывался в моей голове. Приключение новоявленного покорителя пустыни. Хорлоо сидел на спине верблюда и звал меня. Я сделал два шага и, вдыхая зловоние, вскочил сзади на этот скелет, обтянутый кожей. Под нашей тяжестью он качнулся вперед, сделал несколько неверных шагов, опустился на колени, но не упал. Я держался за пояс Хорлоо, повиснув за съежившимся горбом на костлявом заду верблюда. Хорлоо лупил его пятками, чмокал и наконец заставил сделать два десятка шагов, после чего животное вновь пало на колени. Задыхаясь от волнения, монгол пытался мне что-то втолковать. В лагере, когда Давчин перевел, я понял: верблюд был слепым.
