Фараон рассмеялся.
— Пенроирит, ты слышишь, какой совет дал благородный семер?.. Исполни так, и пусть эти люди расходятся.
И, не глядя больше на распростертую у его ног толпу, фараон прошел к пристани, где ждала его разукрашенная цветами и дорогими тканями барка с соколами. Пурпуровый навес над головой «благого бога» сверкал золотым узором на фоне ярко-синего неба.
Пенроирит смотрел на толпу.
— Вы слышали, что приказал владыка обеих стран, жизнь, здоровье и сила?.. — сказал он насмешливо. — Он приказал раздать вам, вместо хлеба и одежды, благовонного масла для умащения вашей кожи…
Среди каменщиков пронесся глухой ропот. Пенроирит внимательно следил за ними. Помолчав, он добавил спокойным, уверенным голосом:
— Но великая царица Нефтис, внимая нуждам своего народа, о которых я докладываю ей ежечасно, приказала выдать вам из собственной сокровищницы все, в чем вы нуждаетесь…
Глаза Нугри встретились с глазами Пенроирита. Каменщик поднял руки в знак благодарности и прошептал:
— Да будешь ты счастлив во веки, если язык твой не лжет, подобно языкам тех, кому ты служишь…
Бикит, носившая шестого ребенка, надрывалась над работой. Кроме своих дел на нее свалилась забота об осиротевшей семье Хети. Мужу Хети, заболевшему на постройке пирамиды, не помогли ни заклинания, ни целебные настойки, ни жертвы богам, ни особая молитва богу-целителю Имхотепу, и он отошел на Запад. Перед смертью он оглашал свой дом с утра до ночи и с ночи до утра беспрерывным кашлем. Злые духи рвали его грудь на части, так что кровь текла из горла его ручьем.
Соседки говорили плачущей Хети, что болезнь эта уносит большинство каменщиков, что таков удел бедняков — умирать от непосильной работы, советовали ей не плакать, а искать заработка и просить великого судью подземного мира, благого Озириса Ун-нефера-Сокара, простить грехи ее мужа, дать ему возможность отдохнуть на полях блаженства…
— Что я буду теперь делать?.. — рыдала Хети. — Кто принесет мне зерна и масла?.. Кто выстроит мне новый дом, когда ливень размоет старый?.. Кто научит моих детей ремеслу каменщиков?.. Кто будет мне другом и опорой в моей скорбной жизни?.. О супруг мой, о брат мой, возлюбленный мой, не покидай меня, не уходи от своей верной супруги, не оставляй своих детей одинокими и голодными!.. О брат мой! Брат мой!.. Возлюбленный!..
Дрожащие от страха, голые дети жались в кучу у погашенного в знак скорби очага. Они не ели уже двое суток, но не смели просить хлеба — надо было поститься, как повелевал устав.
