— У нас и так не хватает людей для работ государства, — пробовал снова возразить Нахтмину.
— Пенроирит, ты приложишь царские печати ко всем трем грамотам.
Фараон готов был на все, чтобы только умилостивить богов.
— Завтра же, — торжественно объявил Бакнихонсу, — в стадах твоего величества в сиянии лучей будет резвиться священный бык — знак особой божественной милости к твоему роду.
Фараон счастливо улыбался.
Толпа продолжала шуметь у пилонов дворца. Первому жрецу не удалось вернуться старым путем. Ему пришлось повернуть назад и проехать кружной дорогой по плотине, соединяющей оба главных канала города.
Фараон был покоен. Слава богам, они послали ему в лице своего служителя мудрого советника; завтра же все повернется в счастливую сторону: «хеки» непокорных областей пришлют послов с приветом своему владыке и дарами; грабители-кочевники рассеются, как песок их пустыни; Долина, омытая священной рекой, зазеленеет небывалым урожаем; гнев великой Тефнут уляжется, и фараон сможет без помехи продолжать строить могучий памятник своей славы — пирамиду.
Он сделал знак, распуская совет, и сказал милостиво Пенроириту:
— Испроси позволения у владычицы мира и сопровождай меня на охоту с соколами. Мне доносили, что болота моего величества кишат дичью. Послать гонца за Нерхебом, пусть он немедленно явится. Бакнихонсу — лучший советник в делах государства, а Нерхеб — в делах, веселящих сердце его повелителя… Я буду ожидать всех на восточной террасе дворца, — там не слышно крикунов с канала…
Он вышел легкой, детской еще походкой, волоча за собой хвост шакала — знак своего царского достоинства.
Нахтмину поцеловал сандалию царицы и вышел. Голова его была низко опущена.
— Меня призывают на совет по привычке, — вздыхал он, проходя мимо низко склонившихся перед ним слуг, — мои слова ценятся не дороже жужжания мухи… Ах, «благой бог» готовит себе тернистый путь, и нет руки, которая поддержала бы его… Что ж, тем хуже для него… Священный «урей» не любит слабых голов…
Нахтмину торопился к себе, в свой роскошный дом, полный сокровищ и рабов, где он отдыхал от суеты жизни среди прохладных покоев и тени смоковниц.
Царица и Пенроирит остались одни.
Лицо Нефтис, еще молодое и красивое, светилось улыбкой.
— Пенроирит, — сказала она тихо, — подойди ко мне, взгляни на меня и скажи мне слова, ласкающие слух.
Пенроирит оглянулся на высокие резные двери. Слуги не должны знать тайн своих повелителей. А ведь любовь великой Нефтис Менхопрури к еще недавно простому писцу — тайна для всех.
