Арабская музыка. Арабская речь. То ли наши вещают на врагов, то ли враги — на нас. Амман передает старые шлягеры «Битлз». А вот и Израиль. Всплеск пианино и опоясывающий каскад барабанной дроби:
Господин Почти любил госпожу Уже,
Сказал почти об этом он, но все же не сказал.
Холодною зима была и вот уже прошла
Для господина Почти и госпожи Уже…
Цвика начистил ботинки и пошел голосовать на шоссе.
— Если меня кто спросит… — кричит он снизу.
— На базе крутится, — ору я.
Цвика поощрительно смеется, а я пытаюсь представить, как выглядит его Рути. Такая стройная, смуглая марокканка, волосы мелкими колечками, блестящие коричневые глаза, длинные ноги, маленькая грудь.
…Госпожа Уже в маленьком доме жила.
Там проживал почти и господин Почти,
Теперь никто там не живет,
Ни госпожа Уже, ни господин Почти
[30].
Прямо про нас песня. Женя — «Уже», а я — «Почти». Так было и с отъездом в Израиль. Ну какие они нам братья, эти черные? Ты только послушай их музыку. А я уже привык и к музыке, и к черным, и к белым. Привык к жаре, ивриту, восточной лени, ежедневному напряжению радионовостей, Пуриму и Песаху, партийным склокам и политическим скандалам, всеобщей крикливости, перченой еде, разноязыким иммигрантам, религиозным соседям, зимним дождям и государственному гимну с его задунайской мелодией. Вот только к апельсинам не привык. Когда они созревают, у меня начинается аллергия от этого запаха, который висит над Страной Израиля три месяца. И все-таки, если бы я оказался сейчас в Канаде или в Америке и увидел во сне пардес[31] рядом с нашим домом, я бы, наверно, умер с тоски по нему.
Я встал со стула и прижался к воротам.
…Ты решил?..
Да, я решил. Я решил! Я решил! Я решил!
— Ты чего тут бормочешь? — неожиданно окликает меня Шуки. — Молишься, что ли?
С ним пришел Цион.
— Слушай, Арье, — предлагает Шуки, — бросаем жребий!
— На что?
— Шауль звонил, — объясняет Цион. — Один из нас троих получает отпуск. Вместо Субботы.
— На сколько?
— На сутки. Завтра ехать — послезавтра вернуться.
Шуки возбужденно хлопает в ладоши.
— Бросаем? Ну, что ты, домой не хочешь?
— Давай!
Шуки отрывает три клочка бумаги, перечеркивает один из них крестом, скатывает три шарика и бросает их в свою шапку.
— Тяни!
— Пусть Цион тянет! — отодвигаюсь я.
Цион улыбается и запускает pyкy в шапку. Шуки грызет ноготь, пока тот разворачивает бумажку.
— Ну, есть?
— Нет!
— Теперь ты! — Шуки сует мне шапку. Два белых шарика едва различимы в лунном свете. Левый или правый? Левый!
