Следующей причиной не откладывать дело в долгий ящик был неблагоприятный ход выполнения четырехлетнего плана Геринга. Ограничения должны были сказаться только через несколько лет; в 1939 году немцы были в лучших условиях для действий, чем в 1942 или 1943 годах. Им следовало признавать и учитывать риск, что Британия и Франция могут напасть на Германию на западе. Но другого выхода не было: Германия имела хорошие шансы на успех сейчас, ввиду англофранцузского бездействия; через несколько лет шансов выиграть войну у Германии уже не будет.
Во втором выступлении Гитлер более конкретно говорил о непосредственной ситуации. Он снова требовал, чтобы его командиры были тверды, жестоки и не проявляли сентиментальности. Скорость – это все. Он сообщил, что нападение, по всей вероятности, произойдет утром в субботу, то есть через четыре дня. Когда Гитлер закончил свою речь, Геринг первым начал аплодировать и от имени всех присутствовавших поблагодарил фюрера за его блестящее руководство. Он также выразил полную решимость всех присутствовавших позаботиться о претворении в жизнь воли фюрера.
Времени не теряли. В тот вечер в министерстве иностранных дел фон Вайцзеккер получил от немецкого представителя в Данциге Везенмейера подробный план готовящейся против поляков провокации, чтобы ответные действия поляков немцы могли использовать как casus belli. Он описал, как создавались склады оружия, предназначенные для обнаружения, и подробности пяти этапов, которые последуют, чтобы вызвать необходимый кризис: поляки будут вынуждены прибегнуть к таким мерам, которые оправдают использование Германией вооруженных сил. Везенмейер просил, чтобы его донесение немедленно передали фюреру.
Это и было сделано. На следующий день, когда британский посол прибыл с личным письмом Чемберлена, фюрер закончил долгий разговор с Гендерсоном предупреждением, что при следующей провокации со стороны поляков он будет действовать. «Вопрос о Данциге и коридоре так или иначе будет ликвидирован. Я хочу, чтобы вы приняли мои слова к сведению». Однако это донесение было воспринято в Лондоне только как еще один аргумент в споре о позиции – и Гитлер вполне мог иметь в виду свое предупреждение как средство запугивания слабого английского кабинета. В действительности для него не имело существенного значения, так или иначе, теперь он был уверен, что англичане не станут действовать, когда он начнет войну. Все остальное было для него пока несущественным. В тот день он приказал вермахту начать наступление на Польшу утром 26 августа: оставалось три дня.
