В Стамбуле летом и в начале осени многие даже не хотели и думать о войне с Россией. Посол знал об этом, но ему было хорошо известно и другое: его информаторы из среды русских генштабистов и не скрывали — Россия только-только закончит программу военно-морских и сухопутных перевооружений к середине лета 1917 г. Поэтому посол начал свое прощальное письмо в Вену с главного: “Военная программа России могла бы завершиться только в 1917 г., а потому воевать раньше этого срока не входит в планы русских”.
С другой стороны, осторожный и прагматичный посол знал, что Турция только к середине 1920-х годов сможет начать проводить в жизнь то, что в послании названо “активной политикой в отношении России и балканских стран”. Речь шла о фантастическом объе-дипении примерно в 1930-х годах под властью Стамбула всего тюркоязычного мира, от Босфора до Алтая. Но это — на отдаленную перспективу, а тогда, летом и осенью 1914 г. турецкий посол не раз и не два зондировал у русских генштабистов и мпдовцев — партнеров по прогулкам верхом в Гатчину и Детское Село — один деликатный вопрос. Не считают ли на Дворцовой турок более “удобными”, менее капризными союзниками в европейских (и азиатских, естественно) делах, чем тех, с кем Россию связывают скорее “исторические воспоминания”, чем суровые политические реалии начала XX века. И отвечает сам в своем письме:
— “Русские не доверяют болгарам; к румынам их доверие также сильно поубавилось, как, впрочем, и к грекам… Нам, — тут Фахретдпн-бей вздохнул и, видимо, обмакнул перо — текст пошел жирнее, — верят менее всего”
Действительно, в России очень мало верили в благожелательные настроения Стамбула в предвоенные годы — и по причине нестабильности и непредсказуемости турецкой политики, и потому, что многие горячие головы, даже те, кому седина должна была бы поубавить воинственности, зазывали Россию идти походом на Босфор.
Была еще одна причина, по которой, как становится ясно только теперь, в МИД и Генштабе не верили Фахретдин-бею.
Осторожная сдержанность и миролюбивая доброжелательность турецкого посла резко контрастировали со всеми высказываниями, устными и письменными, военно-морского атташе Турции в Петербурге некоего Али Мухтар-бея. Посол и атташе расходились по принципиальным вопросам русской политики. Посол отражал интересы тех кругов турецкого правительства, которые стремились к сохранению мира с Россией при обязательном нейтралитете Османской империи в любой общеевропейской войне.
