Итак, шумерская литература предстает перед нами как творчество, рассчитанное на восприятие слухом, на исполнение вслух. Все приемы, которые мы только что рассмотрели, являются хорошо известными и изученными приемами устного жанра — фольклора. Не парадоксально ли это? Литература, имеющая многотысячелетнюю письменную традицию, оказывается словесностью в самом прямом смысле. Не заблуждаемся ли мы? Письменный текст, рассчитанный на восприятие глазом и мыслью, подвержен иным закономерностям. Сам способ письма на глиняной табличке, материале довольно громоздком, должен был наводить постепенно на мысль об экономном подходе к содержанию, компоновке и размещению материала. Зачем нужны были эти бесконечные повторы? Ведь в некоторых текстах абзацы по двадцать строк повторены до шести раз. В тексте о нисхождении богини Инанны одна и та же строка с небольшой вариацией повторяется тринадцать раз, в плаче о разрушении Ура — тридцать пять!
Письменность возникла в Двуречье на рубеже четвертого и третьего тысячелетий до н. э. Первые тексты были хозяйственными записями. Самые ранние памятники литературного содержания, которые сейчас известны, датируются XXVI веком до н. э. Основная масса литературных произведений дошла до нас в поздних копиях конца третьего — начала второго тысячелетия до н: э., от так называемого «старовавилонского периода». Некоторые шумерские памятники сохранились и в архаическом варианте, и в более поздней версии, например поучения мудреца Шуруппака или гимн городу и храму Кеша. У нас есть возможность сравнить два варианта одного текста, разделенных более чем восьмисотлетним промежутком времени. И что же оказывается? Структура текста практически не изменилась, он расширился, добавились новые строфы, но сложенные в том же стиле и по тому же принципу, что и в более древнем варианте. Удивительное уважение к слову запечатленному, причем, заметьте, запечатленному не на своем родном языке! Удивительная стойкость письменной традиции. А за ней стоит чуткость и внимание к еще более древней могучей традиции — к слову произнесенному, к поэтическому слову, к «языку богов». Письменная традиция, которая как бы перерезала развитие традиции устной, но отнюдь не уничтожила ее, донесла до нас только часть словесного богатства древних. Об этом свидетельствуют многие факты. Так, в первом тысячелетии до н. э. возникают (или воспроизводятся) записи плачей в их архаизированной форме, с употреблением так называемого «женского языка», эмесаль. Отдельные обрывки такого рода текстов сохранились от начала второго тысячелетия до н. э., и полный разрыв более чем в тысячелетие заставляет думать, что эти памятники, бывшие частями ритуала, регулярных богослужений, сохранялись в устной традиции. Так древняя письменность обнаруживает и демонстрирует нам длительный человеческий опыт общения с поэтическим словом, и это слово оказывается отнюдь не «детским лепетом» — ни по мысли, ни по форме. О том, что же такое шумерская литература — фольклор или письменное творчество, сейчас более всего спорят ее исследователи, и, по-моему, совершенно напрасно... Ибо с каких бы позиций ни велся этот спор, несомненно одно: шумерская литература в первую очередь поэзия, а поэзия — это то, что изначально рассчитано на наш слух и чувства, а потом уже обращается к нашим глазам и разуму.
