– С ними я борьбы никакой не вел, ибо в мою задачу входило сохранение в районе контрреволюционных кадров.
Со скамьи подсудимых встал очередной негодяй – директор Жлобинского хлебозавода Максимов:
– Передо мной была поставлена задача срывать обеспечение трудящихся хлебом. Это делалось мною с успехом, и я озлоблял население против советской власти. Умышленно я выпекал недоброкачественный хлеб, нарочно тормозил ремонт завода.
Председатель суда: Что вас толкнуло на контрреволюционный путь?
Максимов: То, что я убежденный троцкист.
Председатель суда: Какой метод вредительства вы избрали?
Максимов: Искусственное создание тяжелых экономических условий для трудящихся.
Один за другим давали свои показания обвиняемые, равнодушно рассказывая суду о своих гнусных, чудовищно мерзких делах. Подсудимые Мельников, Евтухов, Семенов предстали перед судом не менее лютыми врагами, нежели их предшественники. От их показаний об издевательствах над крестьянами несло холодом и жутью.
Грозен и беспощаден народный гнев! Надо было видеть, с какой ненавистью и презрением смотрели присутствующие в зале суда трудящиеся на этих изуверов, сидящих на скамье подсудимых. Великим и благородным гневом закипали сердца трудящихся, славших проклятие врагам народа. Долго несмолкаемой бурей оваций встретили трудящиеся приговор о расстреле девяти бандитов. Приговор суда – это приговор народа.
– После этого приговора как-то особенно легко стало дышать, – сказал колхозник Осиповский. – Мы каждому снесем голову, кто попробует замахнуться на наше счастье.
Теперь население Жлобинского района, терпевшее от наглых врагов народа, знает, что эти фашистские бандиты омрачали его свободную и светлую жизнь, что подлые враги народа, на головы которых опустился карающий меч диктатуры пролетариата, готовили ему мрак и ужас фашистского господства. Не вышло! Славные чекисты сорвали маску с врагов. Трудовое население Жлобинского района еще крепче полюбило свою Коммунистическую партию, свое советское правительство и вождя народов товарища Сталина»[502].
Таким образом, для описания подсудимых и их деятельности использовались следующие образы: бандиты, продажные душонки, агенты и лизоблюды польской разведки, мерзкие убийцы, шпионы, диверсанты, свора, лютые враги, изуверы, наглые враги народа, фашистские бандиты. Лехерзак назывался главарем этой шайки, прожженным подлецом и негодяем, фашистским ублюдком. Голос райпрокурора Лейнова охарактеризован как гнусавенький и визжащий. Для описания их деятельности были использованы такие эпитеты, как: кровавые дела, чудовищные преступления, из кожи лезли вон, лишь бы напакостить белорусскому народу; чудовищная вина, черное предательство, позорный путь разбойников с большой дороги; гнусные, чудовищно мерзкие дела. Этому противостоит: народный гнев, ненависть и презрение, великий и благородный гнев, несмолкаемая буря оваций, легко дышать, наше счастье, свободная и светлая жизнь, карающий меч диктатуры пролетариата.
