Филипп не хотел разрушать дух любви, царивший в обители. Ему легче было вновь проститься с собственными затеями, чем оказаться у истоков большой свары. Он уступил. Он ушел — и, надо полагать, жил спокойно, ничуть не надеясь на перемену ума соловецкой братии. Напротив, скорее радовался: ему удалось сохранить покой любви в сердце своем, не расшатать его в других людях и уберечься от власти. Теперь он жил так, как ему нравилось…
Филипп никогда, ни при каких обстоятельствах не проявлял властолюбия — даже в самых ничтожных дозах. Он трудно принимал начальственные полномочия и легко отказывался от них. Пастырское бремя было тягостью, которую он водружал на свои плечи лишь по принуждению. Этот соблазн его не беспокоил — как видно, Филипп ясно видел природу душевной порчи, от него происходящей. Соловецкий выученик, он мог размышлять о лучшем устройстве обители, а потом и о лучшем устройстве всей Русской церкви, но… начинал пользоваться властью как инструментом для воплощения своих идей не прежде, чем сам Господь передвигал его неподъемную, каменную фигуру на иное место. Сам он стремился в монахи, а став монахом — в пустынники. Поднимаясь выше, Филипп чувствовал себя неуютно. Власть, в том числе и высшего пастыря Русской церкви, оказалась для него тяжелейшим послушанием изо всех возможных. Пока можно было не «впрягаться» в него, он избегал этой душевной муки; но Бог готовил для него новый воз и новую упряжь. Всякий раз Филиппу приходилось покоряться.
Игумен Алексий, правивший обителью, страдая от постоянного нездоровья, скончался. Лишних полтора года ему пришлось нести на своих плечах бремя власти над монастырем — от удаления Филиппа в пустынь до самой смерти. Теперь, когда прежний игумен покинул мир земной, а в пределах получаса ходьбы от обители жил новый настоятель, отправлять к владыке Новгородскому посольство, чтобы тот поставил в сан еще одного, братии было крайне неудобно. К тому же, как видно, идеи Филиппа нашли немало сторонников. Поэтому после кончины Алексия иноки «…сотвориша совет благ, начаша молити Филиппа, да старейшинствует над ними и окормляет добре живот их».
Помня о старом опыте краткого игуменства, Филипп повиновался им «нехотя». Он понимал: тихая пустынническая жизнь для него окончена. Настало время засучить рукава перед большими трудами да готовиться к сопротивлению недовольных.
Быть может, Филипп в очередной раз отказался бы от начальственного положения. Но Алексий, предполагая такой шаг, незадолго до смерти призвал его к себе и благословил на игуменство
