Человек энергичный и деятельный, князь Цицианов не любил соперников и вообще таких лиц, которые могли стать ему поперек дороги. Он ценил людей только за гробом и открыто сожалел, например, о генерале Гулякове только тогда, когда тот был убит. Пока жил Гуляков, князь Цицианов многое приписывал себе и достиг того, что получил неограниченную власть и силу. Император Александр предоставил ему право награждать подчиненных орденами и распоряжаться по усмотрению, не ожидая разрешений из Петербурга[5]. Пребывание в Грузии некоторых лиц, командированных министрами с разными поручениями, не нравилось князю Цицианову. Еще до приезда своего в Тифлис он успел добиться того, что они были подчинены ему вполне. Коллежского советника Соколова приказано или оставить в канцелярии главнокомандующего, или выслать из Грузии. Графа Мусина-Пушкина разрешено, в случае вмешательства в дела, привести «в пределы возложенного на него поручения, единственно рудники грузинские имеющего[6].
Князь Цицианов был строг со своими подчиненными, от которых требовал неутомимой деятельности и безусловного исполнения своих приказаний. Воспитанник и сподвижник Румянцева и Суворова, он имел особый взгляд на службу и находил, что в последние годы она изменилась во многом. Будучи уже командующим войсками на Кавказе и получив известие о назначении под его начальство графа Михаила Семеновича Воронцова[7], князь Цицианов благодарил его дядю за доверие, ему оказанное. «Впрочем, – писал он графу А.Р. Воронцову[8], – по милостивому вашего сиятельства ко мне расположению, беру смелость откровенно донести, что нынешней службы научиться нельзя, да и пользы для молодого офицера в ней я не вижу. Она не походит на ту службу, в которой батюшка графа Михаила Семеновича отличаться изволил, когда граф Петр Александрович, службе дав душу, привил офицерам любовь к славе, а не к деньгам, когда не всякий лез с рапортами к государю и не писал начальнику «я отнесся к его императорскому величеству», считая по глупости своей, что он выходит из степени повиновения оными сношениями. Субординация, душа военной службы, ныне погребена, и начальник, требующий оной, кажется в глазах дюжинных генералов строгим и тираном; одним словом, от русской службы отстали, а к прусской не пристали».
Князь Павел Дмитриевич был во всех отношениях честный человек, которому, по его собственному выражению, родители, с самых юных лет, вселили «правила беспристрастия и любления истины»
