А ошую поэтический клуб «Пышное бедро» выставил свои вибрационные машины, мощные катапульты, при помощи которых улавливались тишайшие колебания жизни души и распада и затем подсчитывались.
Но при этом у них была ещё и стиральная машина опошления, в которую сверху набивали действительность, чтобы обесценить её зубчатым колесом и циркуляцией. И поскольку тьма слепила все глаза, некоторые пользовались случаем и развернули необузданное эротическое действо. Они подтаскивали грязь, цементный раствор и камни и лепили из них гигантскую вульву, родовую часть богини Та-су-ки[56].
Тут дирижёр распада воздел руки на три ступени выше, указал на пылкие действия и сказал:
«Пусть назовут мне имена и происхождение этих подмастерьев».
И ассистент поднял противень в качестве чёрного солнца и сказал:
«Имейте снисхождение, Господин, это идеалисты. Это заметно по их кипучей духовной жизни. Они родились из сумерек и забыли умереть. Теперь они сочиняют стихи о пустой точке».
И дирижёр распада воздел руки ещё на три ступени выше, высморкался, сплюнул направо и налево и сказал:
«Есть ли среди них декаденты? Трансцендентные декаденты?»
«Нет, – сказал ассистент, – среди них ночные батраки. Они взбираются на памятник поэта-отца Глейма[57] и разрушают перспективу».
И дирижёр распада пригляделся внимательнее и сказал:
«Кажется, они предаются этому активно».
«Да, господин, – сказал ассистент, – они очень заняты своей вертелкой», – но он имел при этом в виду стиральную машину опошления.
Однако в это мгновение один из множества подмастерьев уже покинул заколдованный круг, приблизился, протянул банку для пожертвований и крикнул:
«Человечность устно и письменно! Бесплатная человечность!»
И другие набежали, выжимали мокрые платки, которые были повязаны у них на головах, и декламировали свои только что сочинённые шутки и афоризмы.
Один: «Звёздное чело моей страдальческой короны», и: «Ламповый король из Иерусалима».
Другой: «Я хотел бы сделать замечание: уж коли ты ступил на крутизну… крутил на ступизну… ступай на кривизну…»
Третий: «Тап тап, моё удушье, уезжай, карета», и: «За нашими лбами пылают большие абсцессы».
«Вы преувеличиваете, господин, – встрял ассистент. – В принципе безобидный народец. Не следует удостаивать их твоим гневом».
Но когда один позади всех, у самого парапета, куря трубку, начал читать вслух своё эссе «О красоте неснесённых яиц», тут мастера распада охватило нетерпение, и он крикнул:
«Они грубы, неловки и наглы. Им не нравится, что надо вкалывать. Они хотят места под солнцем. Дай им грош на их складчину, и грош тому, который дует жалобную песню на трубке пищевода. Шугани их, змеюк, из их нор. Мне больно видеть, как они тут расселись».
