Наташа вежливо отвечала на стандартные вопросы Захара, не переставая изучать его. Думаю, выводы мне еще предстоит выслушать. Уходя, она украдкой показала мне большой палец руки.
— Как дела? — спросил Захар, когда я закрыла за Наташей дверь.
Он стоял в коридоре, привалившись к стене, и закрывал собой свет от лампочки. Выражения лица его я не видела.
— Нормально.
Он так и не посторонился, когда я подошла. Пришлось протискиваться бочком, коридор-то тесный.
Как всегда повисла неловкость. Интересно, почему мы не можем общаться с ним нормально? Вот даже сейчас — стою посреди коридора и не знаю, куда пригласить его и о чем с ним говорить.
— Хочешь чай или кофе? — решила проявить вежливость.
— А пожевать что-нибудь есть? Целый день не ел.
Захар, наконец, отлепился от стены и первый пошел на кухню. Наверное, в отличие от меня, неловкости он не испытывал. Ладно хоть в холодильник не полез, а скромно уселся за стол.
И чем мне его угощать? Сама-то обхожусь бутербродами. По пути с больницы купила колбасы и сыра, нажарила себе картошки и наелась от пуза.
Пока нарезала хлеб, вспомнила про закрутки на зиму. Достала из чулана соленые огурцы и салат из баклажанов. Хоть какое, но разнообразие. Стараюсь для него, как для важного гостя. Хоть бы сказал что — сидит, наблюдает… Может, я хлеб режу неправильно, или толщина колбасных ломтиков не такая, как нужно, получается?
Сервировав стол, я поставила перед Захаром тарелку и с облегчением опустилась на стул.
Какое-то время Захар сосредоточенно жевал и не смотрел на меня. Потом, словно, решился — даже отодвинул тарелку с недоеденным бутербродом.
— Можешь сказать, что нашло на тебя в мастерской? Почему так резко испортилось настроение?
Он внимательно смотрел на меня. Я поняла, что невольно ждала этого вопроса. Вот он шанс — вывести его на чистую воду.
— Одну минуту…
Я ушла в комнату, стараясь не обращать внимания на его удивление. Достала брошь из серванта и рассмотрела ее как следует. Не покидало чувство, что делаю это в последний раз. Так — в последний раз. Все изменится, как только я покажу ее Захару. Интуиция кричала об этом во весь голос. Она перестанет быть, хоть и старинным, но просто украшением.
— Узнаешь? — Я положила брошь перед Захаром.
Что стало с его лицом! Он, не отрываясь, смотрел на брошь, но в руки не брал. И выражение было такое странное — смесь брезгливости и заинтересованности, словно перед ним извивалась редкая, но жутко ядовитая змея.
