И случилось именно чудо. Ночью всех разбудил грохот. Молнии разрывали небо на части, и в их свете тени барханов прыгали на людей, как дикие звери.
— Готовь брезент! — кричал начальник экспедиции. Стелите все, что есть!..
Дождь в пустыне — такая редкость, что люди не верили в его возможность. Но торопливо срывали одежду, чтобы поймать хоть каплю воды, выжать ее потом в общий бак. И дождь хлынул, плотный и тяжелый, какой случается в эту пору раз в десятилетия.
Старый туркмен Ходжа-Нияз ходил от машины к машине и повторял одно и то же:
— Аллах помог. Слава аллаху!..
— Вот вам сюжет для романа, напишешь — не поверят, — говорили рабочие писательнице. Она равнодушно смотрела на них и молчала…
Теперь, двадцать лет спустя, можно предположить, что, если бы не тот случайный июльский дождь, изучение пустынь весьма бы затормозилось, потому что в экспедиции были почти все крупнейшие пустыноведы, на которых держится сейчас эта наука. В том числе и Нина Трофимовна Нечаева…
Собранной воды хватило на несколько дней. Когда осталась одна бочка, поехали к ближайшему колодцу. И не нашли его. Снова тревога охватила сердца. И снова начальник экспедиции поступил, как подсказывал опыт: оставив женщин под натянутым тентом, разослал группы людей в разных направлениях искать колодец, который был где-то в этом районе.
Воду нашли ж исходу вторых суток, холодную, прозрачную. Заполнили все 15 бочек, поехали дальше. А к вечеру вынуждены были сделать долгий привал: вода оказалась идеальным слабительным. Хорошо еще, что избыток сульфатных солей в воде никак не сказывался на радиаторах машин.
На 25-й день экспедиция добралась до колодца Чарышлы, откуда была прямая дорога на Куня-Ургенч…
— А роман Виноградская так и не написала, хоть и настрадалась больше всех, — сказал Бабаев, закончив свой рассказ.
Мы поспорили о причинах и сошлись на том, что она и не могла ничего написать, потому что была слишком пассивна в дороге, ибо страдание только тогда рождает мысль и страсть, когда оно оплодотворено протестом, готовностью постичь и преодолеть.
Луна катилась над Каракумами, превращая ее в немое царство теней. Неизвестная горожанам неземная тишина пластом лежала на барханах, на уснувших кандымах, обступивших единственный на всю Вселенную домик с желтым огоньком в окне. Мы с Агаджа* ном Гельдыевичем стояли на краю этого, островка жизни, смотрели в черное пространство, укрытое плотным звездным одеялом, и вспоминали «пустынников» и тех, кого уж нет, и кто далече, кумли с учеными степенями и почетными званиями, которые не по воле судьбы, как местные люди песков, а вполне сознательно шли на лишения, подолгу живя среди барханов, чтобы вырвать у пустыни ее тайны.
