— Раз в жизни есть уродливые явления, имеют право на существование и книжки о них, — уверенно заявила Вяткина.
— Книга в США, настоящая, хорошо бьет главного врага людей — капитализм. Хорошая книга у нас строит коммунизм даже тогда, когда бичует плохое.
— Книги пишут, когда найдут что-то.
— Все писатели и поэты ищут, а находят не все. Надо ответить обществу, для чего написал о плохом.
— Раз в жизни это есть — должно быть и в литературе, — с чисто женским упорством отстаивала она свою мысль. Она ничего не хотела принять из суждений Сверстникова.
— Если это в жизни есть — об этом надо написать. Обязательно написать, чтобы все поняли, что подлое, плохое умирает и непременно умрет! А светлое будет жить, пусть это светлое еще слабое, но будет жить! Писатель должен растить полезные людям плоды, а не чертополох.
— Вы говорите «правда», я говорю «правда». Разве правду можно спутать с ложью? — спросила Вяткина.
— Вы мне тлеющую головешку суете в глаза, ослепляете и кричите: «Правда». Что от этой правды толку, если я от нее слепну? Вы меня толкнули в лабиринт, и я там заплутался. Я слышу, как вы кричите: «Правда!» — а дороги к ней у меня нет. Люди недаром придумали для сказок живую воду. Колхоз — это живая вода, и вы не убедите меня в том, что это сточные воды. Правду в нашем обществе творит тот, кто вскрывает недостатки нашего строительства и показывает путь их устранения. Без окна к солнцу в доме будет вечно мрак.
Вяткина вспомнила стихи Сверстникова «Березовая роща». В этой роще деревья тоже умирают и рождаются: тут старушки в зеленых платках, девушки с тугими косами и голенастые смешные девчонки. Роща грустит, каждый листочек роняет на землю слезу, когда со скрипом падает старая береза. Роща соловьиной трелью отзывается на рождение стройной, с белым бантиком в косичках, березки.
…Сергей Сверстников всегда с волнением встречается с лесом. А почему? Кто знает… Может быть, листик березы коснулся листика дуба, как смычок струны, а ему слышится песня; может быть потому, что иволга свистнула, и ей грустно отозвалась синичка, может быть, Сергея тревожат кукушкины слезы; может быть, потому, что ему чудится, будто кукушка не годы считает, а зовет своего сына, свою дочь: «Где вы, где, летите ко мне, сядьте рядышком на ветку и вместе со мной кликните на весь лес: «Ку-ку, ку-ку, ку-ку»; может быть, встревожил душу, лукаво выглядывая из-под листьев, моховичок; может быть, ранила сердце фиалка, уронив последний лепесток; может, этот ручеек спешит к речке и зовет Сергея в дорогу.
