Неподдельная, горячая воинственность Сверстникова против идей, которые он не принимает, и сердили ее, и вызывали уважение к нему. Она иногда любуется им: «Искренен, как ребенок…» А статью против Телюмина надо писать, рассказать читателям газеты, «как он попал в объятия дьявола».
Вяткина встала с постели, села и курила одну папиросу за другой. Она брала карандаш и не могла написать ни одного слова.
Она решительно подошла к телефону.
— Сергей Константинович, простите, что так поздно звоню. Я не смогу написать статью о Телюмине.
— Не робейте, помогу.
— Нет. Ни вы, никто другой мне помочь не может. Телюмин и Зименко мои друзья.
Вяткина ждала, что скажет Сверстников, а он не торопился с ответом.
— Против своих друзей выступать сложно… Вы бы раньше мне об этом сказали, я нашел бы другого автора.
Вяткина неожиданно для себя сказала:
— Не решилась… струсила.
— Молодец. Честность прежде всего. Я вас уважаю. Спокойной ночи.
2
Сверстников рассказал Курочкину, что «Таймс» опубликовал интервью Лушкина.
— Пусть почешут языки, позабавятся. Пусть буржуазия тешит себя надеждой.
— Михаил Федорович, а не думаешь ты, что кое-кто у нас клюнул на буржуазную пропаганду? — спросил Сверстников.
— Топорно работают, их пропаганда никого из советских людей не тронет. Не беда, если кое в чем мы им потрафим… Наши идеи мы должны присыпать сахарком, сдабривать укропчиком, петрушкой и…
Курочкин говорил неторопливо и старался образнее передать мысли молодому в газетном деле коллеге. Сверстников хмурился.
— А на кого эта политика рассчитана? На капиталистов, на мелкую буржуазию, на пролетариат, на крестьянство?
— Там люди живут в условиях капитализма, — ответил Курочкин, — дышат капиталистическим воздухом, хоть они и не капиталисты, а в образе их жизни много буржуазного.
Сверстников скептически улыбался.
— Писатель Лушкин в последнем номере толстого журнала высказал мысль, что не только государства с разными политическими системами, но и разные идеологии могут сосуществовать.
— Чего ухмыляешься, пожалуй, можно.
— Вряд ли стоит овчинка выделки, — отрывисто сказал Сверстников. — Нет, никаких уступок в идеологии, никаких заигрываний! Игра в поддавки — опасная игра.
— Уж очень ты горяч, — спокойно заметил Курочкин. — В одних условиях это нельзя, в других можно. Все надо делать во времени и пространстве.
— Какое это время и где это пространство? — не без ехидства спросил Сверстников.
Курочкин тяжело поднялся с кресла и прошел к окну.
